– Вы слышите меня? – повторила она. – Вы отняли у него душу, и в ваших силах ее вернуть. Это все, о чем я прошу.
– Какой мальчик? Я ничего не понимаю. Вы ополоумели!
– Я говорю о Дэвиде Уорклиффе. Остальные заложники уже свободны, а он должен вернуться домой сегодня. Сделайте его таким, каким он был, когда вы его выкрали. Вы все прекрасно понимаете, мистер Медина.
Человек в кресле сделал судорожное движение.
– Это все, о чем я прошу. Ведь это сущая мелочь. А потом мы уйдем.
Тут вмешался я:
– Наше предложение остается в силе. Сделайте то, о чем вас просят, и мы никому не расскажем о том, что случилось сегодня.
Он не слушал меня, и Мэри тоже. Под ее взглядом его лицо становилось все более упрямым и в конце концов стало похожим на камень. Если он и был способен на ненависть, то сейчас он ненавидел эту женщину. То было противостояние двух противоположных полюсов жизни, двух извечно враждующих миров.
– Говорю вам, я ничего не знаю ни о каком мальчике…
Мэри жестом остановила его.
– Прошу вас, не тяните время. Уже слишком поздно для препирательств. Если вы выполните нашу просьбу, мы уйдем, и больше вы нас не увидите. Я обещаю вам это. В противном случае нам, конечно, придется действовать иначе.
Думаю, больше всего его уязвила непреклонная уверенность, звучавшая в ее голосе.
– Я отказываюсь, – он едва не сорвался на крик. – Я не знаю, о чем вы говорите… Хотите меня погубить? Попробуйте… хотя это и не в ваших силах!
Вызов был брошен, и даже Мэри стало ясно, что переубедить Медину не удастся. Мы могли навсегда разрушить его репутацию, но ничем не могли помочь несчастному малышу.
Лицо Мэри не изменилось, а голос зазвучал по-матерински ласково:
– Я должна вернуть Дэвида Уорклиффа отцу. Но поскольку вы отказываетесь… – Она повернулась ко мне: – Дик, будь добр, растопи, пожалуйста, камин!
Я подчинился, не зная, что у нее на уме. Через минуту пламя охватило сухие поленья и загудело в дымоходе. Его отблески заплясали на лицах и на фигурке ребенка в кресле.
– Вы уничтожили живую душу, – промолвила моя жена, – и не хотите исправить причиненное вами зло. Взамен я причиню вред вашему телу, который уже ничто никогда не исправит.
Тут я сообразил, что она имеет в виду, и мы с Сэнди едва не вскрикнули. Нам довелось на своем веку повидать всякое, но даже для нас это было чересчур.
Но возразить никто не осмелился – достаточно было единственного взгляда на лицо Мэри. Она была моей женой, но в тот миг я мог противостоять ей не больше, чем несчастный ребенок, полулежавший в кресле. Передо мной стояла незнакомка, суровая и грозная, как древняя богиня. Я не сомневался, что каждое слово, которое она произносила, осознанно и беспристрастно, как сама судьба.
По угрюмому лицу Медины пробежала тень страха.
– Вы храбрый и на все готовый человек, – продолжала Мэри. – Но в этом мире нет ничего, что могло бы встать между мной и спасением этого ребенка. Вы ведь уже догадались об этом, не так ли? Тело за душу, душу за тело. Выбор за вами!
Разгорающееся пламя обдавало кровавым блеском стальные каминные щипцы, и заметив это, Медина содрогнулся.
– Возможно, вы проживете очень долгую жизнь, но вам придется жить затворником. На вас больше не посмотрит ни одна женщина, а если и посмотрит, то в ужасе отвернется. На улицах на вас будут показывать пальцами со словами: «Вон идет тот мужчина, которого обезобразила женщина… из-за души ребенка». Ваша история будет написана у вас на лице, чтобы весь мир мог прочитать ее, посмеяться над вами, а затем проклясть.
Она задела его главную струну – тщеславие. Сейчас я смотрел не на Мэри, а на него, и видел, как на его лице сменяют друг друга все страсти преисподней. Он хотел было заговорить, но задохнулся и с мучительным усилием поднял глаза на нее – и все понял.
Мэри отвернулась, чтобы посмотреть на часы на каминной полке.
– Вы должны принять решение до того, как пробьет четверть, – сказала она. – После этого уже будет поздно. Тело за душу, душу за тело.
С этими словами она щелкнула застежкой своей черной шелковой сумочки и извлекла оттуда странной формы зеленоватый флакон. Обращалась она с ним осторожно, как с редкой драгоценностью.
– Здесь, мистер Медина, эликсир, который в считанные секунды превратит любую красоту в насмешку над человеческим обликом, сожжет плоть, искорежит кости, но не убьет. Вы останетесь жить, это я могу вам твердо обещать!
Думаю, это его добило. В тот момент, когда часы начали отсчитывать очередную четверть часа, из его горла вырвался звук, смахивающий на задушенное кудахтанье.
– Я согласен… – каркнул голос, настолько далекий и странный, что, казалось, он доносится откуда-то извне.
– Благодарю вас, – просто сказала Мэри, словно кто-то любезно открыл перед ней дверь. – Дик, устрой, пожалуйста, мистера Медину поудобнее!
Дров в камин больше никто не подбрасывал, поэтому огонь скоро угас, и комната снова погрузилась в полумрак. Единственная лампа горела позади головы Медины.
Мне трудно описать эту сцену, так как я не уверен, что все видел отчетливо, да и голова у меня слегка кружилась. Ребенок сидел на коленях у Мэри, устремив рассеянный взгляд на лампу.
– Ты Герда… тебе хочется спать… очень хочется… Теперь ты спишь!
Я не прислушивался к этим размеренным словам, которые падали, словно ледяные капли в пустую чашу, и старался думать о простых и обыденных вещах, чтобы в самом деле не сойти с ума. Например, о Питере Джоне.
Сэнди сидел, сутулясь, на стуле у камина. Руки его лежали на коленях, одна из них сжимала рукоять «браунинга». Он не хотел рисковать, но в оружии явно не было никакой необходимости. Здесь действовали иные силы: Медина исполнял свой зловещий ритуал, который на нас, зрителей, не оказывал ни малейшего действия. Мэри наблюдала за его манипуляциями с несколько отстраненным видом – как взрослые смотрят на детский утренник. Под ее взглядом могущественный маг и гипнотизер вдруг превратился в подобие площадного фигляра.
Мужчина задавал вопросы, ребенок отвечал едва различимым полушепотом.
– Ты Дэвид Уорклифф… Ты потерялся, возвращаясь из школы… а потом заболел и многое забыл… Теперь ты выздоравливаешь… и уже хорошо помнишь Хаверэм, бекасов на берегу реки… Твои веки тяжелеют… Тебе снова хочется спать… Все – теперь его можно разбудить, – обратился к нам Медина. – Но будьте осторожны.
Я встал и зажег свет. Мальчуган мирно спал на руках у Мэри. Она наклонилась и поцеловала его.
– Позови его, – сказала она мне.
– Дэви, – громко произнес я. – Дэви, нам пора возвращаться домой.
Мальчик открыл глаза и сел. Но обнаружив, что сидит на коленях Мэри, застеснялся и попытался спуститься на пол.
