– Что это ты нахмурилась? – обеспокоилась она, но руки с оружием не подняла, словно и вовсе про него забыла.
– У, у. М, м!
– Не поняла. Что ты там мычишь?
Тогда я поднесла руку к лицу и, без спешки или каких резких движений, аккуратно отлепила скотч от губ.
– Куда?! Кто тебе разрешил? – спросила, но не злобно, из чего я сделала вывод, что эта моя выходка вполне сойдет мне с рук.
– Я тут, что подумала? А зачем тебе, Таня, так уж нужна моя смерть? Что тебе-то с того, что я скончаюсь? Подумай сама!
– Что ты задумала, Галька? Хочешь мне лапши на уши навешать? Не выйдет.
– О чем ты? Я решила тебе дело предложить. Какая тебе выгода от моей смерти? Никакой. Какая тебе угроза от того, если я останусь в живых? Никакой. Не напрягайся, я дело говорю. Если я чего и узнала про вас двоих, так Кондратьеву обо всем уже известно, и без меня. Ничего нового я ему, при всем желании, поведать не смогу. Это тебе и твой Суриков подтвердит, он мой разговор с Вовкой слышал. Это было еще там, на твоей квартире. С тех пор ничего нового мне разузнать не получилось. Ну, увидела эту вашу лачугу, что с того. Вы, все равно, как только деньги возьмете, так и уедете, куда подальше.
– Может, вреда от тебя и не предвидится? А толк-то, какой?
Слава богу, она заинтересовалась этим разговором. Значит, у меня появилась надежда ее уговорить перейти на мою сторону. А там, смотришь, и Сурикову не пришла бы охота меня жизни лишать.
– Самый настоящий. Материальный. Я тебе заплачу. У вас денег станет еще больше. Чем плохое предложение?
– Да у тебя, ведь, много их нет, денег-то?
– Сколько есть, все отдам. Все у тебя прибавится. А в противном случае, ни насколько твоя сумма не увеличится, – в ее глазах я заметила сомнение, надо было срочно дожать. – А еще у меня шуба есть. Тоже норковая. Мне она широка, тебе, наверное, в самый раз будет.
– Помню я твою шубу. Тебе Петров на нее денег добавлял. Дорогая вещь!
– И совсем новая. Я ее в конце зимы только купила.
– А Петров?!
– Что Петров?! Это моя шуба, он тут совсем ни с какого боку.
– Я про моральное удовлетворение от твоей кончины сейчас говорю.
– Это очень все сомнительно. Зачем тебе надо мне за него мстить, если ты сама недавно сказала, что «слопать мне его не удалось». Вспомни. Ты еще меня с собакой на сене сравнивала. И вообще, расстались мы с ним. Совсем. Я, конечно, до последнего надеялась на его предложении, но, увы, ничего у меня с ним не вышло.
– Да. Было… Только потом еще этот художник у тебя появился… Какая же это будет месть, если вы станете жить долго и счастливо…
– Причем здесь художник?! Соглашайся, Танька! Я тебе свою банковскую карту отдам с кодом и с шубой, а ты про меня забудешь, как и я про тебя. Просто оставите меня здесь, допустим, или еще где. Я потом сама потихоньку выберусь, а вы уже будете далеко. Чем не вариант?
– Я подумаю! С Суриковым посоветуюсь!
Ну, вот опять. Этот ее взгляд, полный насмешки и коварства. Совсем, только что, была нормальным человеком, с которым можно было говорить, и вот…
– Подумай, – кивнула ей спокойно. – А пока своди-ка ты меня в туалет. И не беспокойся, бежать не собираюсь.
– А я и не переживаю по этому поводу. Надумаешь дернуться, я выстрелю. Ты знаешь, какая у меня рука.
Я это отлично знала. Поэтому шла прямо, ровно, даже и, не чуть, не дернулась. А все потому, что было у меня такое ощущение, что Татьяна только и ждала от меня какого лишнего движения, чтобы нажать на курок. Это чувствовал мой затылок, мои лопатки, вся моя спина, в которую упирался Танькин взгляд. Он жег меня, заставлял напрягать плечи, а ноги делал ватными. И мне не было до конца ясно, отчего у нас с ней так получилось, почему кончилась дружба и что такое между нами было теперь. Какое этому всему, происходящему с нами, было название? И было ли оно вообще? Ничего я не понимала. Только шла по тропе через крапиву и знала, что каждый мой шаг мог стать для меня последним. Откуда? Знала, и все.
Суриков появился, когда солнце начало клониться к горизонту. Подъехал, и сразу вокруг все ожило, будто с ним прибыло человек пять. Заскрипели все доски в ветхом домишке, захлопали разом все двери. А народу, как выяснилось, нисколько и не прибавилось. Это они с Танькой столько шуму наделали, радуясь успеху их операции. Принялись орать и голосить, как сумасшедшие. Я даже сначала решила, что у них там чего случилось. Уж, подумала, не Альфа ли, какая их там штурмует, а они готовятся к обороне. Только потом поняла, что голоса звучали, хоть и возбужденно, но радостно.
И такой у них кайф случился, что мало им стало делить его между собой, решили и мне показать, чего достигли. Или это была целиком Танькина идея, вытянуть меня из каморки и повертеть перед моим носом добытые ими деньги. Только дверь вдруг открылась, меня вытянули из темницы и привели в соседнюю комнату. Я стояла перед ними, перед допотопным и видавшим виды овальным столом, заваленным кучей денег, и щурилась на свет тусклой лампы, что висела как раз над их новоявленным богатством.
– Видала?! Видала?! – Танька схватила в обе руки пригоршни купюр и стала крутить ими у самого моего лица, так близко, что даже пришлось отстраниться немного, если не хотела, чтобы она меня задела. – Это тебе не книжки твои глупые и никчемные писать, писательница вшивая. Я теперь богаче тебя стала в несколько раз! Так-то!
Я только на нее смотрела и молчала. Если честно, то даже и не находила, что бы такого сказать. Но такая моя реакция бывшую подругу явно не устраивала. Она принялась меня толкать кулаком, сжимающим крупные купюры евро и комкающим их. То в плечо ударит, то в грудь, один раз угодила под вздох, я даже поперхнулась и закашлялась, согнувшись вперед. А Танька хохотала при этом, как сумасшедшая. Может, даже и, правда, немного тронулась умом от подобного количества денег. Как знать?!
– На, держи! – протянул ей Суриков полную водки внушительную стопку. – Отметим наш успех.
– Пусть эта тоже выпьет, – начала настаивать на своем Танька, хоть Суриков и не выглядел довольным от ее предложения. – Нет, правда, Николаша. Ты только на нее посмотри, она же считает, что лучше нас. А чем, хотелось бы мне знать?
При этих ее словах я начала более внимательно всматриваться в ее лицо.
– Сдалась она тебе… вместе с ее… мнением.
– А я так хочу! Вот сейчас ее напою и узнаю все, что у нее про меня в голове.
– У нас сейчас здесь только литр водки. Ты смотри, не заигрывайся…
– Не переживай, она быстро косеет. Только дай стакан побольше. Сейчас я покажу тебе шоу. Ты, Колька, не пожалеешь. Моя «подружка» вывернет наружу перед нами свои мысли, они нам, конечно же, не понравятся и больно ранят наши чуткие души, и мы, играя, перережем ей горло.
– Резать ты станешь, что ли? – хмыкнул он, но в глазах его я прочитала некий интерес, а, ну, как решил бы проверить ее слова.
