— На себя посмотри!.. — огрызнулся Эраш, порывисто подхватывая свою сумку и одеяло.
— Я-то уверена в себе. Я давно и хорошо изучила себя и насквозь вижу тебя, — я неспешно опутывала нитью флисс. — А вот ты — самоуверен, потому что ни себя не знаешь, ни в других не разбираешься.
— Иди ты!..
— Сам иди. Или передумал?
— Не дождешься! — и на его лице вновь появилось мучительно-жалостливое выражение обиженного упрямого ребенка.
— Как это глупо, — протянула я.
— Что именно? — насторожился он.
— Плакаться и жалеть себя, — пояснила я. — Не по-мужски.
— Отстань!..
— Да-да, умнее этого ты ничего придумать не можешь, — я презрительно усмехнулась. — И только плачешься, хнычешь и жалеешь себя, вместо того, чтобы отомстить, поставить на место обидчика, сделать его жизнь невыносимой… Впрочем, последнее у тебя иногда получается. Но ведешь ты себя как трус и глупец.
Эраш в ярости помянул свой воровской ветер, которому давно пора унести меня в Вечность, и бегом метнулся к лесу. Я подняла руку, останавливая порывистое движение бальзара, и тихо сказала:
— Нет. Сейчас он тебя заметит, ударится в панику и наделает глупостей. Подожди чуть-чуть.
И змей помедлил, чтобы, спустя пару мгновений, бесшумной тенью исчезнуть в лесу. Я посмотрела ему вслед и хмыкнула. Глупое рыжее создание… Свалился же на мою голову… так хоть бы пользу получал, узнавал бы да учился…
Я закончила возиться с последним цветком, спрятала его в поясной карман, доела похлебку, вымыла котел, разожгла костер, разулась и завернулась в одеяло. На Забытых островах вместе с приступами предчувствия меня оставила в покое и нервная бессонница, и я решила отоспаться, как следует. Потянувшись, я зевнула, поставила вокруг поляны защитное проклятье и спокойно уснула.
(11)
* * *
Меня разбудил тяжелый пристальный взгляд. Поморщившись, я перевернулась на бок и открыла глаза. Напротив меня, поджав ноги, сидел на свернутом одеяле Эраш и недовольно сопел. В двух шагах от него чутко дремал бальзар.
— Что? — парень угрюмо отвел взор. — Удивлена?
— Не особенно, — я села и пожала плечами. — Добрых сумерек.
— Кому — добрых, а кому — нет, — сварливо буркнул он. — Где мой лежак? Почему он исчез, как только я лег спать?
— А куда из котла исчезла моя доля похлебки? — прищурилась я.
Эраш едва заметно покраснел:
— А если без этого?
— Магия тьмы тебя не принимает, пока ты ее в себе не принял, — извернулась я.
— Не действует, что ли? — переспросил он.
— Нет, действует, но назло, — мстительно сообщила я. — Не помогает, а вредит.
Не говорить же ему правду, да простит меня Великая за бессовестную ложь… И так не слушается, а о собственном восприятии тьмы узнает — и бояться перестанет, и от рук отобьется, и…
— Врешь, — понял Эраш.
— А ты докажи, — улыбнулась я.
Крыть ему было нечем, да и мало кому удавалось меня переспорить или поймать на обмане. Даже Джалю и Хлоссу, которые разбирались в некоторых моих повадках едва ли не лучше меня самой.
Я свернула свое одеяло и кинула его парню:
— На твоем месте я бы перестала бояться бальзара, помирилась с ним и использовала как матрас. Думаю, он не будет возражать. И уж, конечно, не съест тебя.
— Обязательно об этом напоминать? — ощетинился Эраш. — Я и сам все понял…
— Чудно. А теперь ложись спать. Скоро разбужу и пойдем дальше, так что береги время.
Он повиновался без разговоров и быстро уснул, устроившись среди теплых колец черного змея и двух одеял. Я невольно всмотрелась в сонное, припорошенное веснушками бледное лицо. Что же мне с тобой делать, парень?..
Покачав головой, я села на лежак. Тьма, и откуда во мне столько боли?.. Давно же пора привыкнуть, но разве прикажешь молчать глупому сердцу, которое учащенно бьется при виде знакомого лица, отказываясь принимать горькую правду?.. Я тяжело вздохнула и взялась зашнуровывать сапоги. Разве прикажешь молчать легкомысленной душе, не желающей жить по законам холодного разума?.. Встав, я отвернулась. И разве прикажешь глазам не видеть то, что они видят?..
Пока мои спутники спали, я побродила по округе, найдя крошечную полянку флиссов и следы трех отчаянных сражений. Срезав цветы, я хмыкнула. Повезло тебе, парень, что бальзар был рядом, очень повезло, не то… Я бы не успела, а ты бы не справился.
Подгоняемая в спину пронзительно холодным ветром, я долго гуляла по спящему лесу, пропитывая силой флиссы и размышляя ни о чем. В голову лезли только пустые и дурные мысли. И как ни одна из них не имела отношения к другой, так и все вместе они не имели отношения к Забытым островам и выходу с них.
Возвращаться назад и снова взваливать на себя ответственность за Эраша очень не хотелось, но пришлось. Мои спутники по-прежнему спали, и я решила дать им еще немного времени, пока варила кашу и завтракала (или обедала). Но как только сварила — пошла будить. Бальзар проснулся быстро, а вот Эраша пришлось силой (магической, разумеется) вытаскивать из-под одеял и змеиных колец.
— Подъем! — я безжалостно окунула парня в сугроб. — Отдохнешь на пороге Вечности!
— Сердца у тебя нет! — привычно огрызнулся он, сонно протирая глаза. — И души!
— Знаю, — спокойно отозвалась я. — Ешь, и идем дальше.
И быстро собрала вещи, распихав одеяла и отмытый котел по сумкам и вещмешку. Эраш, ворча, расправился с кашей, под моим суровым взглядом неумело помыл в снегу плошку, спрятал ее в сумку и, зевая, поплелся по тропе прочь с поляны. И сам виноват. Спать надо было, а не по лесу метаться и глупости делать.
Поблажек я ему не давала. Тащила за собой к следующему чуду Забытых островов, подбадривая пинками заклятий и пропуская мимо ушей ворчание. И ему бы разозлиться наконец по-настоящему — и позволить тьме захватить власть и направить на путь, и явить то, что спало глубоко в душе, — но… Даже удивительно, что при столь явной тьме в парне так мало природной злости.
— Повторяешься, — равнодушно сообщила я в ответ на очередной его обвинительный монолог. — А если не знаешь, что сказать, лучше промолчи. Будешь казаться умнее.
Эраш прикусил язык и смерил меня сердитым взглядом, шумно топая по скрипучему снегу. Я привычно не обращала на него внимания.
— Слушай, а ты не пробовала быть к людям немного добрее? — после паузы спросил он.
— Пробовала. К тем, кто этого заслужил. Иногда получалось.
Парень едва не споткнулся:
— А разве ее надо заслужить? — недоверчиво и удивленно. — Разве доброта не идет от сердца, и человек добр к окружающим… потому что добр?
