— Все на кухню, — скомандовала я и посмотрела в глазок. Темно. Лампочки перегорели, что ли… — Кто там?
Ответом — очередная длинная трель. Ладно… Я быстро распахнула дверь и снова не поверила своим глазам. На пороге, шатаясь, стоял Гоша, не похожий сам на себя. Все те же подранные «скорпионами» джинсы и кожаная куртка, но лицо — белое как мел, кожа тонкая, пергаментом обтянувшая резкие скулы, щеки ввалившиеся, глаза закрытые. Именно закрытые, как во сне. Ладонь на звонке. И сам он стал… меньше, так ежился, сутулился и сжимался.
— Гош?.. — окликнула осторожно.
Он опять не ответил. Пошатнулся, ища плечом опору, и рухнул в дверной проем. Я едва успела отскочить и подстелить ему воздушную «подушку».
— Это шо ж с ним, э? — Жорик присел рядом на корточки. — Это кто таков?
— Летун твой… прилетел. Помоги-ка.
Мы сообща перевернули наблюдателя на спину. Кирюша закрыл входную дверь и встал на стреме. Зойка выглянула из комнаты и с любопытством присела на корточки.
— Жор, снимай с него куртку.
Я проверила пульс. Зашкаливает. Руки ледяные и лихорадочно дрожат. Я нахмурилась. Знакомые симптомы. Но не для человека. Впрочем, он мог и отравиться… Но — стена, которой раньше не было?.. Я оттянула наблюдательское веко и выругалась про себя. Серую радужку и зрачок затопил туман. Опять туман.
— Ой, б… — призрак вспомнил, с чего началось изучение русского языка.
— Жор, за языком следи.
— Я нэ, я всё… А шо ты робиш?
Я не ответила, сосредоточившись на деле. Задрала на Гоше майку и села на него верхом, ощупывая грудную клетку. Где ты, зараза, прячешься?..
— Уля, не при детях же!..
— Жор, не лезь под руку!
— Дивчина, закрой глазки, мала еще…
В солнечном сплетении нащупался пульсирующий комок. Я осторожно надавила, и наблюдатель конвульсивно дернулся. Я уплотнила воздух, прижимая к полу его руки и ноги, и предупредила:
— Уши зажмите. Орать будет.
— Ты такое уже делала? — Зойка и не думала слушаться.
— Да. С нечистью, — которая ловит дар. И силу. И… — Жор… займись!
Призрак послушно зажал девочке уши, и я сильно надавила на солнечное сплетение, пропуская через ладони горячий воздух, расплавляя и разжижая тугой сгусток. Наблюдатель, на удивление, не орал, а сипло матерился. Комок смягчился, расплылся тонкой желейной лепешкой, и в теплом коридоре враз стало сыро и гнилостно, как в заброшенном погребе. И Гоша некстати очнулся. Приподнял голову и уставился на меня безумным взглядом.
— Терпи-терпи, — ободряюще улыбнулась. — Еще чуть-чуть…
И сильнее нажала на сгусток, пропуская через него новую порцию воздуха. Наблюдатель закатил глаза и захрипел. Из кожных пор тонкими курящимися ручейками начал сочиться туман.
— Жор, принеси из ванной косметичку!
— Яку?
— Красную.
— Дитё, ушки закрой.
Зойка и не думала закрываться. Жадно следила за каждым моим движением, подавшись вперед.
Я сдула с глаз завитки волос и уплотнила воздух вокруг Гоши, собирая туман в сферу. Ручейки недовольно дергались, метались, стучась о «клетку», переплетались друг с другом.
— Вот. А шо там надо?
— Нашатырь. И йод.
— А зелья? — удивился Жорик, доставая бутыльки.
— Это не смертельно. Уже — нет.
Туман иссяк. Я на всякий случай ощупала шею, грудь, плечи и живот нежданного гостя, но других сгустков не было. И пульс замедлился, и глаза стали нормальными, человеческими — черная точка зрачка, темно-серая радужка и красные пятна лопнувших сосудов. Я нарисовала на тяжело вздымающейся наблюдательской груди йодовую сетку, прижгла кровоточащие царапины и сунула ему под нос ватку с нашатырем. Срочно в чувство… проверить одну догадку — случайную, безумную, но… возможную.
Гоша оглушительно чихнул, дернулся, стукнувшись затылком об пол, и открыл глаза.
— Всё, — я размяла кисти рук, — подъем.
— У-ульяна? — он шумно выдохнул и вцепился в мои ноги. — А где я? И что тут?.. — сел, осознал позу, уставился на меня и пробормотал: — О, чем дело пахнет…
Полез целоваться и получил по физиономии.
— В себя пришел, наблюдатель хренов! Вломился без приглашения — так хоть веди себя прилично!
Гоша моргнул и очумело огляделся:
— А я что, у тебя? А как я здесь?.. — и запнулся. Но не отцепился.
— Что последнее ты помнишь? — я постаралась смягчить тон.
— Ничего…
— Что значит, «ничего»? — гипнозом владею ужасно, но попробовать можно. Я настойчиво посмотрела в воспаленные глаза: — «Скорпионов» помнишь? А мумию?
— Это… да, — наблюдатель зачарованно смотрел на меня, не моргая.
— А потом? Куда пошел?
— К машине.
— Дальше?
— Не помню.
— Ладно. Посмотри на меня. Ничего не замечаешь? Видишь что-нибудь новое, чего раньше не видел?
— Брови, что ли, выщипала? — Гоша начал приходить в себя.
Да, провал…
— Будь серьезнее! Смотри внимательно и говори, что не так!
— Глаза разные, — заметил удивленно.
— А еще?
— А почему?
— Еще что-то видишь? — я не отставала. — Закрой глаза и смотри.
— Как? — он иронично поднял брови.
— Молча. Делай, что говорят! — я начала сердиться.
Наблюдатель зажмурился.
— Вокруг тебя воздух… рябью. И светится… справа. А слева — темное пятно. Всё, вроде.
Я взяла его левую руку и пережала вену на локтевом сгибе.
— Задержи дыхание. Раз, два…
Ослепительное Пламя рассыпалось белыми искрами. Жорик неоригинально повторился русским и общеизвестным. Зойка ахнула. Я устало отпустила наблюдательскую руку. Что и требовалось доказать. Время, как сказал Кыс, — это водоворот, и сейчас на моих глазах оживает то, что спало в старых руслах тысячелетиями.
— Уля, — голос Жорика дрогнул, — это ж нонсенс! У мужчин нет «углей»! И Пламени быть не может!
— Я в курсе, — отозвалась мрачно и попыталась сползти с наблюдателя, но он вцепился в меня мертвой хваткой и как рявкнет:
— Что все это значит, ведьма? Что ты со мной сделала?
— Руки убери! — рявкнула в ответ и снова попыталась смягчить тон: — Ничего опасного я не делала. Только убрала излишек силы. Ты подцепил чужой «уголь». И в твоих интересах попытаться вспомнить, что еще случилось. Я тебя просмотреть через воздух не могу — ты закрыт стеной. Так что иди… в душ, очухивайся и вспоминай. А потом приходи на кухню, если силы остались. Сказку расскажу. А сейчас… отпусти. Не то опять схлопочешь.
