Я подползла под призрачный бок и, шмыгая носом, сбивчиво рассказала о вчерашнем. И, договорив, содрогнулась. Когда ты там, в действии, в движении, понимания масштаба опасности нет, а как посмотришь со стороны… И опять разревелась, не собираясь успокаиваться. Пусть выходит. Лучше так, чем сорвусь и сломаю один любопытный нос. За допрос-то… обидно. Если с темным «углем» и нечисть, значит, бесчувственная?
И именно этот сакраментальный момент выбрал наблюдатель, чтобы, предупредительно стукнув в дверь, нарисоваться на пороге.
— А-а-а, нашел, — кивнул, не удивившись, Жорику. — Ульяна, ты мне нужна. Я кое-что…
А призрак обнял хлюпающую меня и как рявкнет:
— А ну, подь отседова, ирод клятый!
Гоша опешил, а дух рассердился не на шутку.
— Нелюдь антуражная! — обложил неожиданным. — Думаешь, мы все миражные? Не люди, а иллюзии твои, летун недобитый? И не трогай девку, поди, не железная! И не собственность твоя, шоб дергать, як захочется!
Наблюдатель — немыслимое дело! — смутился. И скривился, будто Жорик наступил на его больную мозоль.
— Уля… — начал, покосившись на меня.
— Подь отседова, сказал! Сама придет, як уймется! Накормил бы лучше, голодная сидит!
— Накормим, — пообещал наблюдатель торопливо. — Ульян… жду, — и смылся.
Я восхищенно хлюпнула носом:
— Ты великолепен!
— На, утрись, — призрак глянул сурово и сунул мне полотенце.
Я вытерла лицо и улыбнулась:
— Спасибо, Жор, ты мое счастье.
— Уля-Уля… — он посмотрел строго и поправил удавку. — Живое счастье шукай, ненормальна. На кой тебе дряхлый призрак, чудачка?
— А я тебе на кой? — я не раз начинала этот разговор, но Жорик всегда уходил от ответа. Но сейчас почему-то рассказал.
— Добро сделать хочу, Уля, — он кашлянул и отошел к окну, отвернулся, заложив руки за спину. — Меня же не зазря… того. Много поганого творил. Не исправлю, знаю, но… хочу. И тебя тащу, як крест, як искупление. Хочу измениться, коли случай дан. Эту — як по-русски?.. — карму… почистить. Вижу, что еще долог путь… вперед.
— Жалеешь, значит, ненормальную, — я невесело хмыкнула и украдкой высморкалась в полотенце.
— Жалость — удел слабых, — дух обернулся, — а сильных связывает уважение. А тебя ж, ведьма, не согнешь и не сломаешь, якая же ты слабая? — и подмигнул: — Но дурная — да, шо есть, то есть.
Я фыркнула.
— И живое счастье тебе надо.
Промолчала. У «живого счастья», к сожалению, есть три минуса: оно имеет свойство уходить и бросать, оно внезапно смертно и оно убивает. И оно непредсказуемо. И на что нацелится в конкретный момент — бросить, умереть или убить, — загадка. Знаем, плавали. И нужно постоянно быть готовой остаться ни с чем. Или убить, защищая тайну своего «угля» и возможность остаться ведьмой — и ведьмой Круга, а не подневольным наблюдательским палачом, и ведьмой вообще. А в Верховные я не хочу.
— Потом, — отмахнулась вяло и встала, подтянув штаны. Пижама «паука» была великовата, но я не привередливая. — Будет спокойное время…
— У тебя-то? И веришь, ведьма? Это ж самообман. Погибнешь, Уля. Душой погибнешь.
— Не лечи леченую, — огрызнулась в ответ.
Жорик посмотрел неодобрительно, качнул головой, но не стал развивать тему. Я потерла ноющий живот. Есть хотелось немилосердно, но…
— Как Зоя?
— О, дитё радо, шо одно осталось, — призрак добродушно ухмыльнулся. — Играет во взрослую, покуда ночь не кончилась. И ритуалы проводит бисовы. У карты сидит, поет и качается. Все вы, ведьмы… — и покрутил пальцем у виска, — одинаковые.
Покуда ночь не кончилась… Значит, проспала я пару часов, не больше. Зато моральных и нервных сил — вытащить себя из собственноручно вырытой ямы — набралась на десять лет вперед. Пора на подвиги.
— Всё, Жор, давай до утра, — попрощалась с духом.
Умылась в ванной и потопала выяснять отношения с наблюдателем. Оный оккупировал кухню и усердно рылся в старых папках. Последние забили квартиру «паука» под завязку — длинный коридор, прихожую, гостиную… К кухне я шла, как по болотной тропе, перескакивая с одного «безбумажного островка» на второй. Из-за единственной закрытой двери доносилось похрапывающее сопение Арчибальда. Найду время и отблагодарю за… понимание. Споткнувшись о гору папок, я чихнула. Надо бы их проветрить…
Гоша сидел за столом, листая объемную папку и допивая кофе. И тут всё папках, пыли и кирпичной крошке… И в иллюзиях. Под потолком висели разноцветные знаки и символы, как сугубо ведьминские, так и общемагические, порхали обожженные листы и чьи-то силуэты. Я остановилась, подняв голову и засмотревшись.
— Пельмени — в кастрюле, кофе — на подоконнике.
И тошнотворно пахло старой пылью. И — слабо-слабо — теплой ночной осенью из открытого настежь окна. Нет, я в такой обстановке долго не протяну… Подошла к окну и, глубоко вздохнув, задержала дыхание. Плевое заклятье, капля сил — и ветер, врывающийся в кухню, уносящий на улицу пыль и запах гнили. Наблюдатель глянул из-за бумаг порицающе.
— Зеленая и еле на ногах стоишь, а колдуешь? — укорил сухо. — Садись, — и выпнул из-под стола табуретку.
Мир слегка качнулся, но быстро встал на место. И указание я проигнорировала. Включила чайник, нашла тарелку с вилкой, устроилась у подоконника и взялась за пельмени. Холодные, без сметаны — неважно. Уютно пел чайник, а теплый ветер взъерошивал волосы и щекотал кожу. Я дышала, впитывала осеннюю ночь, и мне было хорошо. А наблюдатель с его тараканами и иллюзиями — побоку. Профессионализм — наше всё.
Пельмени кончились, кажется, не успев начаться. Я налила кофе и повернулась, ища взглядом холодильник, но наткнулась на новый иллюзорный знак, висящий под потолком. Аппетит пропал. От переплетенных красных кругов стало нехорошо. Чуть кружку не выронила.
— Узнаешь? — Гоша давно отложил бумаги и, собственно, наблюдал.
— Убери его, — попросила тихо. — Даже иллюзией он может быть опасен. Да, узнаю. Это портал для нечисти. Знак призыва бесов.
— Как думаешь, сейчас такое практикуют? — он откинулся на спинку стула и посмотрел очень внимательно.
Я сразу вспомнила о собственной теории «проекта» и детях от одержимых. Но ведь это… даже не теория. Домысел.
— Вряд ли, — ответила осторожно. — Чтобы вызвать одного мелкого и слабого беса, нужно… около тридцати жертв. С ведьминой силой. Чтобы только призвать. А чтобы создать портал и открыть его…
— А теперь сядь, — Гоша кивнул на табуретку.
— Да что ты меня все посадить пытаешься? — буркнула я, но села, поставив чашку с кофе среди папок.
— Не «посадить», а «усадить». Пока, — а сам встал. — Кино страшное покажу.
