Встав, я оправила плащ и неспешно побрела в сторону больницы. Пока мы выслеживали родственников Ехидны и ее помощников, у меня под рукой была прекрасная группа. Мелочь первой-третьей ступени — чтобы выслеживать, вынюхивать и собирать сплетни. Ребята постарше — четвертая-шестая ступени силы — проверяли, подтверждали, находили, пасли жертву. И я, вишенка на торте.
Моя седьмая ступень, конечно, невесть что, еще выше — Совет, они же — главы отделов, да сам глава наблюдателей… Но я — единственный палач, и по полномочиям равна ему. Почти. А теперь… Наша с начальником авантюра карается смертной казнью, поэтому… Никакой доверительной помощи. Пока знаем только мы с ним… И даже моя семья не в курсе. Почти. Да, последние пять лет я живу в режиме «почти», хожу по лезвию ножа, играю с огнем…
По улицам лениво расползались весенние сумерки. Удлинялись тени на аллеях, гасло закатное зарево, возвращался прохладный ветер. Я уверенно шла в сторону больницы, хладнокровно планируя охоту. Ведьм пытать… не могу. Не всегда получается. Колдуны — совсем другое дело, особенно спятившие. Ведьмы — сестры по силе, и пусть я выросла среди колдунов-наблюдателей, в мужской среде, наставница приучила к тому, что ведьмы своих не бросают. И пусть я для них изгой — наблюдатель, предатель, как заметила «скорпиошка». Простые истины при понимании и принятии сидят внутри занозой, шагу не дают ступить без напоминаний о совести и ведьминской чести.
Больничные корпуса терялись в старых тополях и березах, над кованой оградой склонялись душистые ветви цветущей черемухи. Я глянула на приоткрытую калитку и пошла в обход вдоль ограды, ко второй калитке. Не хочу, чтобы сегодня меня здесь видели. И Стёпа, слава богу, спит. Завтра ему с семи утра на суточное дежурство, и крепкий сон очень кстати. Для нас обоих. И очень кстати бы поесть, и где-то в сумке валялось яблоко…
Мне на пути так никто и не встретился, и лишь раз я остановилась, прислушиваясь к голосам. Медсестры курили и сплетничали у бывшего геронтологического корпуса, а по соседству, у корпуса гинекологии, хихикали и целовались интерны. Не увидят. Мне — дальше, к сообщающимся корпусам онкологии и вирусологии. Стёпка как-то рассказывал, что там не то лекарство от рака изобретали, не то химическое оружие под видом лекарства. И под корпусами в целости и сохранности, если не считать вывезенных архивов и аппаратуры, пылилось два подземных этажа. Строили в те времена на совесть. К сожалению. Сейчас — к сожалению.
Замка на неприметной ржавой двери не было. Первый знак… опять предвестник. А вторым знаком стало сердце. Едва я спустилась на десять ступеней вниз, как ощутила жизнь — мощную, человеческую. Сильное сердце билось учащенно, торопливо. А я вовремя… Но за годы работы я привыкла приходить вовремя, научилась инстинктивно ловить верные для появления моменты. И редко опаздывала.
Узкие и пыльные темные коридоры, закрытые двери, слабо мигающая «аварийка» и никакой живности — ни пауков, ни крыс. И слабый-слабый запах заброшенности. И лекарств. И — крови. Я остановилась, невольно ежась. Кровь была повсюду. Казалось, она стекает по стенам, собирается лужицами на полу, пульсирует живой силой. Ибо кровь отдавал «хозяин» живого сердца. И мне хватило пары секунд, чтобы разгадать замысел. Ах, стервец…
Подобрав юбку и на ходу сбросив туфли, я побежала туда, где сильнее чувствовалась пульсация. Далеко он не ушел — метров двести прямо, к обшарпанным дверям бывшей операционной. Я распахнула двери. Большое и пустое помещение, мигающая «аварийка» и следующие двери. Из щели по полу стелился ярко-синий свет, по стенам прыгали мрачные тени. И я лишний раз убедилась в верности догадки. Они делают всё возможное и невозможное, чтобы усложнить жизнь ведьмам, которые прибудут к выплеску… и мне.
Я невольно замерла у дверей, успокаивая собственное сердце. Синий свет от ритуала я помнила очень хорошо — слишком хорошо. До ужаса хорошо. И сейчас этот ужас выползал на свет давним воспоминанием и путал мысли, атаковал паникой… и старой болью. Тридцать лет прошло, а я помню в мелочах всё — и собственное бессилие, и оскал на лице Ехидны, и ее смех, и синий свет на горячих ладонях… И не к месту вспыхнули болью ожоги на руках.
«Однажды, — сказала она, — когда сила выплеснется наружу, я обрету новое тело. Твое тело».
Зажмурившись, я с трудом поборола страх и взяла себя в руки. В руки дрожащие, но уже не бессильные. В тринадцать лет я могла только царапаться, кусаться и рычать загнанным зверем, а сейчас… Сейчас мне подвластно многое. А главное из этого «многого» — боль. Это лучшая защита и лучшее нападение. Боль и двухсотлетних колдунов гнет и ломает, как простых смертных — природные законы устройства организмов одинаковы для всех. Просто для двухсотлетних боли надо чуть больше.
Циклоп, конечно, почуял, кто пришел по его душу, и сияние стало глуше. Он быстро перекрывал «кровь», но потушить костер или разжечь его, как следует, не успевал. Я резко толкнула двери, уже зная, что увижу. Пламя цвета индиго, тлеющие кости, черепа с горящими синим пустыми глазницами, рассыпанный прах и ручьи крови на полу, по прочерченному символу. Костер для погибших душ. Маяк. Он созывал всех, кого мы когда-то убрали. Чтобы, напившись силы выплеска, ведьмы и колдуны на одну ночь обрели материальные тела и прежнюю мощь. Да обойдется.
Циклоп, прижав к груди порезанную руку, оскалился.
— Добрый вечер, Юрий Семёнович, — поздоровалась я привычно и ударила сгустком черного пламени.
Он попятился к стене, уклоняясь. Невзрачный, сутулый, лысый, увешанный амулетами, как новогодняя елка. Но я и не такое ломала, пробиваясь к вожделенному сердцу. Я сжала кулаки. Скрежет, хруст… вспышка. Я выругалась, отшатнувшись к стене. Там, где только что стоял Циклоп, дымилось черное пятно. Удрал, сволочь… Менталист, а прыгать с места на место стараниями Ехидны научился, хотя у всех магов и ведьм есть только один профиль — и одна сфера силы. Но Ехидна освоила вторую сферу и шайку свою подучила, дрянь…
Я тряхнула головой, унимая злость, и посмотрела на пол, на ручьи крови. Ладно… Как бы далеко ты ни ускакал, Циклоп, ты возьмешь с собой меня — своей тенью. Оставлять палачу столько полезного материала очень недальновидно. И — как же я не люблю свою работу…
Порывшись в сумке, я достала пару склянок и порошок. Осторожно собрала кровь, потушила костер и уничтожила кости. Десять черепов — всего лишь десять из сорока… Где-то есть еще, и не один костер придется тушить во избежание. Да, еще и это… Я задумчиво посмотрела на чистый пол. А впрочем, есть и плюс. Я знала всех ушедших, а кости хранят информацию долго. Очень долго. Спасибо за ниточку, Циклоп. И — пора побеседовать?..
Удобно устроившись на полу и прислонившись спиной к стене, я одним привычным глотком осушила первую склянку с кровью. Вторую размазала по рукам и, пережав вену на левом локтевом сгибе, разожгла свое Пламя. Черный огонь холодком потек по руке к ладони, заискрил, коснувшись чужой крови. Я пошевелила пальцами, ловя ощущение чужого кровотока, и добралась до сердца. Привычно сжала его в ладони и улыбнулась, расслабляясь.
Да, никуда ты от меня не денешься… дружище. Я ведь помню тебя, стоящего за спиной Ехидны, подхватывающего ее, объятую ультрамариновым пламенем после создания портала в мое тело, ухмыляющегося… Жаль, я была слишком мала и напугана, чтобы запомнить. Но теперь ты никуда не денешься.
