Расставив ловушки у дверей и по углам, которые всегда давали любой нечисти дополнительную силу и защиту, я отряхнула руки от мела, огляделась и снова прислушалась к себе. И именно в этот момент Гарпия и материализовалась. Соткалась из дрожащего воздуха. А впрочем, она и была Воздухом. И я ждала ее, зажав ладони тонкую черную иглу.
Невысокая, плотная — пухлые бока, полные ноги, но очень миловидная внешность — круглое моложавое лицо, большие голубе глаза, курносый нос, каштановые волосы, собранные в хвост. Похоже, у Ехидны был пунктик не только относительно уровня силы и коварства своих приспешников. Ни одного неприятного лица, кроме, пожалуй, Наяды, сплошь симпатяги.
Встретив оценивающий взгляд Гарпии, я приветливо улыбнулась и тряхнула левой рукой, вызывая Пламя и свою главную силу — страх. Конечно, удобнее бы дождаться нечисти и врезать по всем сразу волной страха… но она срикошетит от стен, пройдется по заклинательнице и наверняка ее убьет. Обойдемся малым. И тонкая игла невидимкой, по зигзагообразной траектории, устремилась к ведьме, незаметно вонзившись в рукав ветровки. Да, обойдемся малым.
Сила свободно растекалась по венам и ломала мои маскировочные амулеты. Сколько я ее прятала, сколько скрывала, чтобы не почуяли заранее… И почему-то вспомнила, что боялась стать страшной, как наставница. Какая глупость… Сила, прорываясь наружу и искря черно-белым Пламенем, скапливалась в ладони, стекала на пол вязкими липкими комками, собиралась второй тенью.
Гарпия попятилась. Отступила на крошечный шажок, отводя бегающие глаза и взывая к своему Пламени, но — поздно. Первый поединок я уже выиграла. Однажды она уже побывала в моих руках и помнила. Предчувствие боли страшнее самой боли. Тело так боится, что не слышит ни приказов, ни уговоров разума. И переживает боль заранее. Выползают воспоминания, атакуют паникой, и боль скручивает и без моей силы. Боль, порожденная только страхом да жалкими остатками совести.
И сейчас этот страх расстраивал защитные амулеты. Ведьма, принюхивающаяся и занятая «воздушным» поиском моих слабых мест, ничего не ощущала, а я почти слышала их треск. И шелест иглы, вонзающейся в запястье. Да, безобидное иглоукалывание со стимуляцией определенных участков коры головного мозга — для выработки необходимой дозы адреналина и…
— Здравствуй, ночь-Людмила… — протянула я.
Пошевелила пальцами, останавливая поток силы, быстро намотала на кулак теневую субстанцию, формируя плеть. Черная «девятихвостка» заискрила на узлах тусклым серебром.
— …где тебя носило? — плеть звучно щёлкнула о плиты пола, удлиняясь, зашевелилась девятью змеями.
Гарпия колдовала. Судорожно творила что-то воздушное, дрожащее, черное, как ее душа. И как моя. Но во мне тьмы больше. Ведьма родилась светлой, выбрала свет и лучше бы им и оставалась — больше было бы шансов. Зря сменила сторону силы. И зря не сбежала снова. Страх — не постыдный грех, а инстинкт самосохранения. Я же предупредила…
Девять змей дружно подняли головы и зашипели. Я снова щелкнула плетью, и ведьма едва заметно вздрогнула. Глянула злобно и швырнула в меня вакуумной воронкой. Хороший ход… Сразу две змеи взметнулись, поймав черный ком, и набросились на него, как голодные псы, раздирая в клочья и заглатывая дармовую силу.
— …я б тебя убила, — и снова улыбнулась испуганному изумлению старой ведьмы. — А может, и убью. Но прежде…
Две змеи, стремительным рывком пробив остаточную защиту, оплелись вокруг рук Гарпии, две — вокруг ног, две — замерли за спиной, а последняя, покачиваясь, застыла напротив бледного лица, раздувая черный клобук и шелестя раздвоенным языком.
— Боишься боли, а, Люда?
Змея на ее левой руке распахнула пасть и впилась острыми клыками в локтевой сгиб — в средоточие ведьминой силы. Гарпия закатила глаза, задрожала, открыла рот и зашлась в беззвучном крике. А я даже привычную стену против чужой боли ставить не стала — слишком вымерзла, чтобы ее ощущать. И палач во мне ухмыльнулся довольно. Я глубоко вздохнула и выпустила его на свободу. Настоящего палача, а не то недоразумение, скованное цепями правил. И ухмыльнулась. И сорвалась. Почти.
— Что, больно? — спросила с фальшивым сочувствием. — А не надо было трогать мою семью.
Вторая змея впилась ведьме в правое плечо. Позади забились новые сердца, и возникло движение, но я не обращала на них внимание. Я развлекалась. И отдыхала от регламентов. Третья змея впилась в лопатку жертвы, четвертая — в пухлое колено. Гарпия извивалась, вырываясь, хватала ртом воздух, хрипела от боли. И не понимала, что это всего лишь иллюзия. Иллюзия физической пытки. Иллюзия боли. Иллюзия страха.
— Марусь, — пропыхтели позади, — ты не могла бы… закруглиться?
Не оборачиваясь, я шагнула к старой ведьме, коснулась вспотевшего лба, просматривая память, и вытащила из внутреннего кармана ее ветровки амулет защитника. Посмотрела на скрюченное от страха тело и одним движением руки навсегда остановила бешено колотящееся сердце. За маму. И чтобы не оставлять за спиной врага. Начальник простит мне эту предусмотрительную слабость.
Иллюзия «девятихвостки» распалась туманными клочьями, и я переключилась на вторую проблему. Лаборант-«портал» лежал на полу сломанной куклой. От одной «кошки» осталось неприятного вида мутное пятно на стене. Вторую с трудом держала на поводке очнувшаяся заклинательница. А Анатоль Михайлович ловил «паука». Ну, как ловил…
«Пауки» — мастера заплетать мозги иллюзиями и внушениями, и незабвенный патологоанатом, с трудом преодолевая «паучью» магию, старался приблизиться к ее источнику. Зажал в углу тщедушного вида мужичка с непропорционально длинными руками и, потея и ругаясь, стоял, подняв левую, согнутую в колене ногу, но шагнуть не мог. «Паук» очень уговаривал не двигаться с места и не шевелиться.
Спрятав амулет в карман джинсов, я потерла озябшие ладони, протянула руку и нащупала «паучье» сердце. Сильное. Непокорное.
— Напугай! — крикнула напряженно Динара Сафиулловна, сжимая удавку из сияющих символов, а у ее ног рычала невнятного вида девица. — Напугай посильнее! От страха они выбрасывают в свой организм дозу яда и убивают самих себя!
«Паук» очень хотел повоздействовать и на меня, но «раздвоиться» не получалось. Напугай… Чем? Мозг нечисти для меня закрыт на пятьдесят пять дверей и замков.
— Чего они боятся? — я взвихрила Пламя.
— Смерти, — напряженно пропыхтела заклинательница. — Убить себя случайно. А еще тех, на кого не могут воздействовать.
На кого не могут воздействовать?.. Я обернулась на мертвое тело Гарпии, шевельнула пальцами левой руки, ловя ускользающие искры жизни, и тихо велела:
— Встань.
И тело поднялось на отекшие ноги, скопировало мою позу. А больше я приказать ничего не успела — «паук» всё понял и выбрал участь камикадзе: схватился за шею, нажал на что-то и поплыл, словно стремительно сгорающая свеча. Анатоль Михайлович резко отпрыгнул назад, а останки «паука» осели на пол кислотно-дымящейся лужей. Завоняло канализацией. И, одурев от витающей в морге силы смерти, сорвалась с цепи «кошка».
