Носясь над крышей то вертикальными зигзагами, то горизонтальными, то взмывая к дождливому небу, то камнем падая вниз, изредка огрызаясь однотипными заклятьями, я отдавала себе отчет: она играет. Прощупывает меня. Изучает способности. И ищет возможность оглушить и сбежать — Ехидна смерти «своего» тела никому не простит. И я тоже искала. Бреши в защите. Зазоры в амулетах. И уставала. И сил у меня меньше, и бой в морге даром не прошел. И один удар я все же пропустила.
Боль в щиколотке появилась внезапно. Уходя от столкновения с крышей, я обернулась, но поздно. По ноге уже полз, разрастаясь на глазах и сжимая плотные кольца, колючий ядерно-зеленый плющ. Острые иглы вспарывали штанину и царапали кожу. Ядовито, поняла я, когда на секунду потемнело в глазах и стало нечем дышать. А рюкзак внизу…
Резко взмыв вверх, я снова неоправданно рискнула. Накрыла ладонью Пламя, направляя его силу на себя, разгоняя кровь и очищая ее от яда, разогревая кожу так, что проклятая ветка вспыхнула черным огнем и осыпалась пеплом, исцеляя порезы и ожоги за считанные мгновения. Но Нимфе их хватило, чтобы легким движением ноги сбить меня с «метлы». Даже колдовать, унижая «всесильного» палача, не стала — просто лягнулась, догнав и перегнав.
Подушка шлепнулась на крышу, а вот я не упала. «Выросший» из клубка зеленых искр плющ поймал меня в вертикальную паутину, обвился вокруг щиколоток и запястий, растягивая «иксом», впился в кожу ядовитыми колючками. И снова потемнело перед глазами.
— Говорят, палачи не испытывают боли, — задумчивый голос ведьмы казался далеким эхом. — Знаешь, мне всегда хотелось проверить этот слух. На практике.
— Вранье, — отозвалась я хрипло. — Мы живые люди.
— Обезболивающие? — предположила она. — Какое?
Пламя полыхало, обжигая руку, но спалить плющ силы не хватало, только справиться с ядом и блокировать боль.
— Терпение. Бесконечное… терпение, — я подняла голову и в упор посмотрела на Нимфу.
Признаю — проиграла, и по делу. Не боевая. Остается последнее оружие, верное и испытанное… Я вдохнула полной грудью влажный воздух, слизнула с верхней губы дождевые капли, расслабленно обмякла в путах и улыбнулась:
— А ты боишься боли?
Она ничем себя не выдала и не отвела глаз, но сердце… дрогнуло. Пульс участился — подскочил всего на десять ударов, но выдал. Боится. Виновата. Сумела справиться со страхом, собралась и забывала, пока вела бой. А сейчас, глаза в глаза, вспомнила. И отлетела на шаг. Дальше не смогла. Я держала ее взглядом, не позволяя отвернуться, отшатнуться. Сбежать. И чувствовала, как с каждой секундой повышался чужой пульс и становлюсь сильнее я.
Раздавлю, стерва…
Нимфа вздрогнула и попыталась «раздавить» в ответ. Стебли плюща сжались, колючки впились в руки и ноги, разрывая одежду и вспарывая кожу, но боли опять не было. Зато была яростная уверенность. Удавлю твоим же собственным плющом, гадюка…
И, мрачно ухмыльнувшись в лицо старой ведьме, я представила. В красках. Как, что и зачем делаю. Как она орет от боли, как шипы впиваются ее тело и стальными крючьями рвут кожу, как черная плеть обхватывает длинную шею и… Плющ вдруг обмяк. И вместо него почудились змеи, но уже мои — те самые, с недавней плетки. И они уже не в плену держали, а поддерживали меня, не давая упасть. А Нимфа вдруг тонко всхлипнула и закрыла лицо руками.
Я читала в старых хрониках о таком «обратном воздействии». Если страх сильнее воли, магия жертвы пропитывается силой палача и оборачивается против колдующего. Читала, но даже не мечтала научиться. А всего-то надо было расслабиться… и получить удовольствие. Отпустить себя на свободу.
— Ты боишься боли, — протянула я удовлетворенно и повела плечами, сбрасывая колючие путы.
Покорный плющ, сменивший цвет с зеленого на серебристо-черный, свился в подобие стула, и я села на него, как на трон. Непокорный воздух — под десять метров лёта до крыши, мое полнейшее спокойствие и сильная ведьма, почти легенда, хлюпающей девчонкой вздрагивает и ежится от моего взгляда. Сказали бы мне еще месяц назад о таком исходе — не поверила бы. А сейчас это казалось… нормальным. Почти.
Размяв онемевшие запястья, я быстро проверила состояние своего организма. Сила переборола яд, кровь чистая, рваные раны на коже стремительно затягиваются, через минуту и следов не останется. И Пламя, напившись страха, полыхает яростно и рвется в бой. Требует жертву за свою помощь.
— Ты очень боишься боли. И страха боли, — повторила я, один за другим ломая защитные амулеты. Теперь сделать это так просто… — Ехидна жестоко наказывала тех, кто проваливал ее задания. И ты хлебнула сполна. Даже слишком.
И в душе шевельнулось… почти сочувствие. Они приходили к Ехидне гордыми, горящими отчаянием и стремлением к знаниям или вечной жизни. А остались после ее «учебы» изломанными, застывшими душой и мыслями в одной форме — в ипостаси обозленных и опасных отступников. Кто смог сохранить себя? Пожалуй, лишь ведьма-Морфей да последний колдун-Мойра. Остальные погибли еще до встречи со мной, в тисках правил Ехидны.
Я вытерла рваным рукавом мокрое от дождя лицо, колеблясь. Заслуживает казни? Да. Палач во мне ощущал вину ведьмы и без знания досье. И очень хотел убить. Немедленно. И — жалко? Почти. Но достаточно, чтобы сохранить жизнь — пока. И отдать наблюдателям. Не бог весть какая перспектива, однако… Что выбрать? И для начала я выбрала… землю. Заставила сжавшуюся в комок Нимфу опуститься на крышу и, неумело управляя новой «метлой», неуклюже приземлилась следом. Посмотрела на свою жертву и почему-то вспомнила Эллу.
«Береги в себе человека, — постоянно повторяла она известную фразу Чехова, добавляя от себя: — Береги, Мара, наступая на гордость, боль от потерь и желание мстить. Ты победишь, если останешься собой. Ты проиграешь — даже перебив всех отступников во главе с Ехидной, — если уподобишься им. И, выбирая между чужой жизнью и смертью, всегда выбирай жизнь. Выбирай и не сомневайся».
Да, пожалуй, хватит с меня на сегодня убийств…
Я решительно собрала всех своих «змей» в один жгут, обрывая воздействие, и намотала его на левую руку, подкармливая Пламя. Нимфа же, очнувшись, тряхнула головой, осмотрелась, увидела меня и злобно оскалилась. Их уже не изменить даже пощадой… Она вскинула руку, но сделать ничего не успела. Короткая вспышка, рыжие искры, завихрившиеся вокруг нас, и старая ведьма с хрипом покатилась по крыше, сбивая пламя. А из густого дождевого сумрака выступила баба Зина.
— Я вовремя? — не то поинтересовалась, не то констатировала она, держа наготове очередной огненный заряд.
Я ничего не успела сделать. Нимфа сгорела в считанные секунды, превратившись из живого человека в черную мумию. И тревожно тренькнул наблюдательский маяк. Баба Зина — светлая ведьма, а у светлых нет смертельных заклятий, им природой отказано убивать…
— Вы не имели права вмешиваться, — сказала я зло. — Я ее уже дожала. Это был не ваш враг и не ваш бой, Зинаида Петровна. А за использование чужой темной магии я вас накажу.
