В черных от боли глазах ведьмы отразилось обреченное понимание.
— Мой друг голоден и нуждается в силе, — я улыбнулась, — а ночью мне понадобится его помощь. Это первое. А второе, — и над моей левой ладонью замелькали серебристые ножи «кофемолки», — это твоя магия. Твой «уголь». Не обессудь, Инга. Чтобы убить Ехидну в своем теле, мне хватило бы и моей. Но она в чужом — а значит, надо чуть больше.
— Ты не… — изумление на секунду перебороло боль и страх. — Ты же ма…
— Внешность обманчива, и тебе ли этого не знать?
Взвизгнули крошечные ножи, брызнула кровь, и вырезанный «уголь» обиженно заискрил синим. Вот кто ты теперь — Вода… была. Я протянула левую руку, и комок силы послушно опустился в ладонь, растекся по коже, впитываясь и сливаясь с источником моей магии. Неприятно закружилась голова, и я оперлась о крышку стола. Поморгала, вдохнула-выдохнула и кивнула бесу:
— Доедай. А потом иди к капищу и жди меня там. И никакой самодеятельности, понял?
Бес оскалил желтые клыки. Наблюдать за отвратительным пиршеством я не собиралась и вышла из дома. Закрыла дверь, постояла на крыльце, но услышала лишь один судорожный всхлип. И оглушительную тишину. Так долог путь до цели — и так коротки минуты ее достижения…
Я прислушалась к себе, и мне не понравилось услышанное. Недовольство собой, неприятие себя, противный зуд совести… Первый и последний раз я уподобилась отступникам — первый и последний раз так жестоко мстила беззащитному. Но эта встряска необходима. Не вымерзла. Не до конца. Чтобы вернуть Стёпку, понадобится очень много эмоций, которых обычно у меня мало, но теперь… Преобразую. И очень постараюсь…
— Ярослав? — я потянулась к «сердечку». — Забирай меня.
Дома ничего не случилось. Стёпа спал, баба Зина бдела, читая найденного в книжном шкафу Гоголя. Посмотрела на меня быстро и опустила взгляд. А я молча подошла к сундуку, отперла замок и закопалась в вещи. Прародительница, благодарю… От Ехидны, к сожалению, нет ни одной вещи — она предохранялась от внезапностей. Я достала тонкий ритуальный нож. Зато у меня есть кандалы, наполненные ее силой.
— Мар, тебе помочь? — баба Зина наблюдала за каждым моим движением.
— Нет, — я достала еще одну заготовку для маяка. — Наблюдайте. А я — в ванную. Помедитирую, пока есть время. — А это вам, — и положила на подоконник амулет защитника. — Если что… вы в курсе.
Ожидание тянулось бесконечно медленно. Я сидела на полу, опершись спиной о стиральную машинку, сжимала в ладонях окровавленный маяк и прислушивалась к себе. Должны заболеть ожоги. Когда Ехидна появится, должны заболеть ожоги… Срезать полоску кожи, заблокировав боль, исцелиться и поймать остаточную искру чужой магии, запереть ее в маяке — дело получаса. И после этого я то проваливалась в короткую восполняющую медитацию, то прерывала ее, слушала себя и снова медитировала.
Сила била через край нервной дрожью, тело сводило напряженной судорогой. Тишина в ванной комнате пропиталась ожиданием до осязаемости, до липкой испарины на лбу и в ладонях. Из комнаты не доносилось ни звука. Только за стеной, у соседки, очень тихо и ритмично тикали настенные часы. А я ждала. И думала. Вспоминала.
Наставница, воспитывая во мне толстокожесть, однажды рассказала несколько поучительных историй. И резюмировала: ты — не Господь-бог, ты всего лишь ведьма, и к жизни вернуть ты сможешь не каждого, и вылечить — тоже. Смирись с этим. Сразу. Есть такая штука как судьба, и ее не победить никому. Если человеку суждено умереть, он все равно найдет способ — или способ найдет его. Не все в нашей компетенции и в наших силах.
Казалось, я смирилась с этим. И до сих пор… кажется. И я заранее про себя извинялась перед Стёпой. На всякий случай. Подсунула мне его Инга, использовав мою силу не только для портала, но и для аварии, или судьба свела — об этом я уже никогда не узнаю. Да и не хочу знать. Сошлись звезды, пересеклись пути-дороги, и я спасла его, чтобы потом он помог мне. Очень помог. Чтобы я опять его спасла. И, отчаянно, до помутнения в глазах прислушиваясь к себе, я как никогда остро ощущала нашу связь. И ее должно хватить…
Боль появилась внезапно и остро. Невозможно сильно. Накрыла мощной волной цунами, вспыхнула погребальным костром, охватывая всё тело, до кончиков пальцев. Я захлебнулась криком, скорчилась на полу. Локти горели, перед глазами встала кровавая пелена, уши заложило, мозги отключились… почти. Всё же я привыкшая…
И, вцепившись в раскаленный маяк, с трудом удерживаясь в сознании, я перебарывала, перебарывала, перебарывала… Поступательно, шажок за шажком, отвоевывала у боли собственное тело, гасила чувствительность, как свет в квартире. Один выключатель — одна «комната» — нога, вторая «комната» — поясница…
А в комнате завозились. Заорала не своим голосом баба Зина, что-то грохнуло… И я встала. Отрежь сейчас палец — ничего не почувствую, зато… Маяк полыхал, на ладонях вздувались ожоговые пузыри. Капля силы — стряхнуть отмершую кожу — и на выход. Ехидна пришла. Добротная ловушка, Инга, признаю… Старая сумасшедшая ведьма, ощутив в портале мою силу, клюнула и попалась. Добить и…
Стёпа замер посреди комнаты соляным столбом. За спиной нетопыриными крыльями вихрилась тьма, распахнутые глаза — совершенно белые, лицо восковое, застывшее. Только руки жили своей жизнью, ощупывая локти, пережимая вены в жалких попытках нащупать то, чего нет. Баба Зина прижалась к окну, у открытой балконной двери. В руке — сгусток живого огня, в глазах — контролируемый страх. При виде меня она напряглась, а из Стёпиной глотки раздался такой разочарованный вой…
— Выйдите на балкон, — сипло велела я бабе Зине. — Не справлюсь — убивайте. Обоих. Разрешаю.
И привычным движением остановила чужое сердце. Коллега конвульсивно дернулся, глаза закрылись… и сердце забилось вновь. Мощно, упрямо. И остаточная сила портала собралась в левой ладони, замелькала меж скрюченных пальцев черными молниями. И глаза налились тьмой. И сухой голос хрипло прокаркал:
— Моя! Заберу!
Обойдешься… Я подняла руку с маяком и вложила в удар всю свою силу. Тело Стёпы опутала мелкая черная сеть, впиваясь в кожу, проникая внутрь, останавливая разом все процессы жизнедеятельности, сжимая в тисках непослушное сердце. Могила, сказала Таня. Если сейчас я убью ее в этом теле… то всё, Ехидна не сможет метнуться обратно, к себе… И только не жалеть. Никого. Не сейчас.
А она не сдавалась. Сердце отчаянно дергалось в «путах», на коже вздулись черные вены, из носа, глаз и ушей потекла кровь. Только бы выдержал, только бы не пришлось кромсать «кофемолкой»… Я сжимала остывающий маяк, и чувствовала, как стремительно тает сила, уходит водой в сухую землю — и моя сила, и сила Ехидны. Но моей было больше. Тело коллеги снова дернулось, из горла вырвался каркающий крик, и оно, обмякнув, мешком осело на пол. Сердце дрогнуло и замерло. Совсем.
— Матерь Божья… — пробормотала с порога балкона баба Зина и истово перекрестилась.
А у меня вдруг страшно зачесались локти. И, уронив бесполезный маяк и закатав левый рукав, я не сразу поверила своим глазам. Ожог исчез. Чистая кожа, ни одного шрама…
