— Зато всё, что было.
— Помнишь, о чем ты спрашивала на первом уроке?
— Зачем люди умирают? Помню. И теперь знаю. И зачем, и… за что.
— Горжусь тобой. И еще, — Элла выпростала из-под одеяла правую руку с зажатой в ладони амулетом-ракушкой. — Это временная петля, Мар. И с тех пор, как ты пришла, мы в петле, — и кивнула: — И я продержусь, и ты успеешь попрощаться — с дочкой, с мужем. И они всё узнают из первых рук. Договоры — потом. Здесь есть еще час. Возьми. Найди свободную комнату, чтобы…
…проститься.
Страшные ведьмины сказки редко заканчиваются хорошо.
Эпилог
Никто не зажигает свечу, чтобы таить ее за дверью,
ибо свет затем и существует, чтобы светить,
открывать людям глаза, показывать, какие вокруг чудеса.
Пауло Коэльо «Ведьма с Портобелло»
…и она никогда не узнала, чего мне стоило то решение. Логично, говорила я себе, правильно, а внутри всё скручивало от ненависти к судьбе и обиды за девочку… за обеих своих девчонок. Но Мара была права. Я старше и сильнее, во мне мощнее источник, при мне — Пламя и знания родни. «Уголь» выжгли, но «дрова» остались. И разгорелись, как прежде. А я согласилась, будучи уверенной, что протяну немногим дольше Мары, и меня достанут — не Ехидна, так кто-нибудь из отступников. Но палачи — самые живучие в мире твари.
Очнувшись после кошмара, в котором снова и снова приходилось прощаться, я посмотрела в потолок, вытерла мокрые щеки и мрачно улыбнулась. А впрочем, не всё для меня потеряно в этом лучшем из миров. Питание чужим «углем» — смертная казнь, жизнь под чужой личиной — смертная казнь, а еще — договор с бесом, несанкционированная расправа над Сфинксом… Павел Сергеевич, правда, смутно обещал что-то уладить, но суда мне не избежать. И ему. Даже за всё хорошее. Есть вещи, которые делать нельзя.
Да, ведьмины сказки редко заканчиваются хорошо.
Встав и потянувшись, я пошла умываться. Посмотрела на коробок с иглами, на свое отражение и кивнула себе. Всё правильно. Прятаться от суда под чужой личиной до конца дней своих, уподобляясь отступникам, я не собираюсь. Правду не спрячешь — шила в мешке не утаишь, и не хватало еще, чтобы однажды за мной пришла моя дочь или дочка Мары. Они этого не заслуживают. А я… Я склонила голову набок, заново привыкая к своему настоящему облику. А я на суде за себя повоюю. Доказательств маловато… Зато есть очень надежная свидетельница.
Доев утренние пельмени и написав между делом короткие послания семье и начальству, я долго пила кофе у окна, наблюдая закат, вспоминая, переживая, обдумывая. А ведь я действительно забыла — на время забыла о той вымерзшей себе. И что ко мне вернулось, а что — утеряно безвозвратно, еще предстоит понять. И в наблюдательском изоляторе у меня будет бездна времени… В общем, пора собираться.
Вещи Мары оказались мне малы, а свои я, будучи реалистом, не взяла. Добыв со дна сундука универсальный «растяжитель» и облив им последнюю пару кроссовок, джинсы, майку и нижнее белье, я взялась паковать вещи. Закончив, закрыла сундук, провела по крышке и улыбнулась. Обновленный «уголь» приятно грел правую руку до кончиков пальцев. Что бы ни ждало меня дальше… теперь у нас есть шанс избавиться от проклятья палачей. Мы разбавим кровь другой силой, и со временем у девочек моего рода появится изначальный выбор.
От приятных мыслей отвлек звонок. Я привычно прислушалась к биению сердца, вздохнула, оделась и пошла открывать дверь. Не дождался. Сам прискакал. И к лучшему.
— Мара? — выпалил Стёпа с порога. Рассмотрел меня и отчего-то смутился. — Добрый вечер. А где?.. — и неожиданно, недоверчиво: — Ландыш?..
— Заходи, Стёп, — я отступила в коридор. — Выпьем чаю. Я помню, что обещала.
— Голос… — пробормотал он и глянул подозрительно.
— Да, голос мне не смогли изменить, это ты верно заметил, — я прошла на кухню и поставила на стол чистые кружки. — Меня зовут Элла, и я была наставницей Мары. А она… умерла. Пять лет назад.
Он молча сел и посмотрел требовательно. Я налила чаю, встала со своей кружкой у окна и заговорила. Рассказывать о том, о чем молчишь годами, и тяжело, и легко. Легко становилось после. Я говорила и примирялась. И выложила всё — как мы познакомились, как она училась и как умерла. И зачем.
— Она очень хотела жить, но проклятье было слишком сильно, и Мару не спасли бы и пятьдесят пять выпитых «углей». Я думаю, Ехидна нарочно так ее терзала — заставляла использовать запретную магию, толкала в отступники. А Мара предпочла умереть, но не становиться такой, как она. Для нас это важно, Стёп, — умереть человеком, а не спятившей тварью. Она передала мне всё — облик, память, часть личности, свой «уголь» и проклятье, чтобы я закончила дело. И я закончила, — я повернулась к нему и улыбнулась: — Пора прощаться.
— И мозги чистить? — он встал. Бледный после пережитого, но здоровый как никогда прежде. Я могу собой гордиться. — На что это похоже?
— На сон, — я поставила чашку на подоконник и размяла кисти рук. — Но, знаешь, ты и так спал слишком долго.
— В смысле? — Стёпа поднял брови.
— Пошли они в задницу, эти правила и принципы, — протянула я с удовольствием. — Пошло оно всё к черту! Ты будешь помнить каждую минуту этой авантюры. Капище, «рысей», перерожденную, Анатоля Михайловича, полет на метле… Воспоминания о вчерашней ночи могу подчистить, если хочешь — чтобы кошмары не мучали. Кстати, а покажи-ка спину.
Коллега хмыкнул, повернулся и задрал майку. Ни следа татуировки, ни капли тьмы. Отлично.
— А теперь сядь, — я пережала вену и вызвала Пламя — яркое, ослепительно белое. С редкими всполохами тьмы — остатками былой силы. Последние крупицы — для последнего дела.
— Зачем?
Нельзя лишать человека веры в чудеса и волшебство. Нельзя. Даже если они страшные. Я — творец его сказки, и только мне решать, быть ей или не быть. И плевать на законы и правила, я отдала им в этой жизни слишком много.
— Поставлю заглушку, чтобы в твои мозги никто не влез, — пояснила я. — И гадость сделаю тому, кто рискнет. «Предупреждение палача» называется. Мощное уродующее проклятье. Сначала оно предупреждает, а если непонятно…
Стёпа глянул на меня уважительно, со скрытой благодарностью.
— Не приделывай мне крылья, Стёп. Мне куда комфортней на метле.
— Давно ли? — усмехнулся он.
— Помолчи и расслабься, а то собьюсь. Я обычный целитель всего-то первые сутки.
…но мама заставляла учиться. Верила, что мне удастся сломать систему, заставляла заниматься с обычными целителями и набираться знаний. И спасибо ей за это огромное. Теперь никто из ведьм или магов не посмеет поднять на него руку, заклятье будет хранить всю жизнь. Я так хочу.
— А как же ты? — спросил Стёпа вдруг. — Ты говорила, что совершила что-то противозаконное… и сейчас совершаешь, да?
