– Верно, Злата, – «пчела» усилил давление на дверь, и она замигала желтым. – У вас в мозгу, юноша, эдакий банк данных, собранный и обработанный поколениями предков. Вам не надо встречаться с той же «белкой» и изучать ее повадки, раскладывать запах на составные и выделять яркие оттенки. Этот опыт вложен в вас с зачатия. С одним минусом. Если запах незнаком, вы не обращаете на него внимания. Программа предков игнорирует всё, что не сигналит об опасности сразу, с первого вдоха.
– А ваши запахи будут именно такими, незнакомыми, – я внимательно наблюдала за работой «пчелы». – Примесь ведьминой и маговой силы перебьет слабый запах нечисти или дополнит его новыми компонентами.
– И снова верно, – Семён отступил от скрипнувшей двери. – Всё просто, юноша. К тому же мы неопасны: очень слабая, низшая нечисть – это не бес или «кошка». Какой смысл на нас реагировать? Мимо пройдем – не заметите. А вот от наших «рыб» исходит мощная агрессия, их собралось много в одном месте – и образовалась концентрация общего запаха. И его вы способны уловить... немного. В помещении, где случилась драка, от свежей крови. Но не от одной отдельно взятой особи, даже если она будет рядом крутиться. А вот я наверняка... – и он толкнул дверь, – …по запаху человек. Не так ли?
Данька недовольно засопел.
– Не торопитесь. Осмотрюсь, – предупредил «пчела» и первым зашел в номер писательницы, щелкнув выключателем.
И, едва дверь открылась, оттуда дохнуло такой вонью... «Лис», зажав нос, разом позеленел, попятился.
– Иди, – предложила я, натягивая на лицо ворот свитера. – Потом расскажу.
Старший крестник выпучил глаза и предсказуемо рванул в туалет. Еще один минус острого обоняния, да. Я осмотрела пол и хмыкнула про себя. Кровь оказалась иллюзией. Вероятно, и вонь – только продолжение отпугивающего заклятья.
– Прошу, – Семён галантно придержал дверь.
И я не ошиблась. Едва переступив порог номера, я отвернула ворот свитера – в воздухе пахло лишь пылью да душной спёртостью.
– Как вам... обстановка?
Я огляделась:
– Поражает воображение...
Вещи, как и в номере Карины, разбросаны в беспорядке, словно их владелица стремилась быстро собраться и сбежать. А стены – выбеленные, покрытые свежей краской – исписаны. Кровью. Множество торопливо-кривых фраз, отдельных слов и символов сплетались жуткой, беспорядочной вязью. И едва заметно светились в слабом свете пыльной люстры.
– Ведьма, – заметил Семён.
«Пчела» замер у порога и, опустив взгляд, я поняла, почему. Ковра не было, и голый пол покрывали мерцающие багровым символы – похожие на те, что перед гостиницей рисовала на снегу Ираида. Так называемый «компас ведьм» – рунное заклятье, указывающее на количество нечисти, ее качество и «нацию». А еще, по слухам, оно имело свойство защитного круга, не пропуская нечисть за границу. Заклятье наблюдательских ведьм.
– Светлая, – я подошла к стене и осторожно коснулась надписи.
Кровь слабо резонировала знакомой силой. Она такая же, как я. Пространственная. И пока еще живая, раз заклятья действуют. Пока еще...
– Кто-нибудь из вас видел эту... писательницу? – я повернулась к «пчеле», доставая фотоаппарат.
Он отрицательно качнул головой. А Анжела должна была видеть, иначе бы не поленилась о ней байку рассказать, как про Корифея...
Я молча фотографировала, а в мыслях крутила понимание: ведьма могла уйти куда угодно. Куда угодно. Приехала – обнаружила западню – поставила на номер защиту с предупреждением – прорубила коридор в пространственных слоях прямо из комнаты и скрылась. И поминай, как звали. Она может и где-то в городе прятаться, а может давно быть дома. Оставила морок на всякий случай – имитацию своего пребывания, «запись» себя и своих действий в остановившемся времени – и сбежала.
Отсняв надписи, я повернулась к письменному столу. Клавиши пишущей машинки замерли в молчании, а на единственном неподвижном листе темнела фраза, для разнообразия напечатанная: «Я ухожу в ночь...». И понимай, как хочешь.
– Злата, что значат эти надписи? – Семён хмуро изучал стены.
– Латынь, – рассеянно отозвалась я, нацелив объектив на стол. – Известные афоризмы вроде «Пришел. Увидел. Победил». Древние языки не изучали?
– Не даются, – «пчела» виновато улыбнулся. – Особенность «насекомой» нечисти. Никакие языки, кроме родного, в памяти не задерживаются.
Откуда-то возникла Руна. Недобро глянув на Семёна, она шустро обследовала номер и шустро же исчезла, пройдясь по столу и юркнув в щель меж задернутых штор. Я не поленилась проверить и убедилась: точно исчезла. А потом в комнату осторожно заглянул Данька. Быстро осмотрев стены, он зажал нос и был таков. Мы с «пчелой» проводили его сочувственными взглядами и снова вернулись к изучению обстановки.
– Ничего... – разочарованно пробормотал Семён.
Переступить черту «компаса ведьм» он не мог, но его «пчелы» сновали по комнате роем желтых искр, то замирая у стен, то ныряя под кровать, то вороша разбросанную одежду. Я проверила шкаф, тумбочку и кресло, повернулась к «пчеле» и тихо сказала:
– Мой крестник уверен, что «рыбы» никак не ощущаются, потому что сливают силу в одного – в «голову» стаи.
– А вы полагаете возможным отследить их по родовым связям, – Семён сразу понял, к чему я веду.
– Полагаю, – я перебрала разбросанные по столу бумаги – абсолютно чистые, без единой подсказки. – Пространственные слои очень хрупкие и ломкие, быстро деформируются и медленно восстанавливаются. Если «голова» есть...
– В этом я вам не помощник, – со вздохом признал «пчела». – Мы слишком давно разошлись, и их общинные способности для меня загадка. Однако гипотеза хорошая. Вы больше никого в отражениях не засекали? Да, если они умеют сливать силу, то и в отражении их суть покажется слабой, незаметной. Попробуйте. И если найдёте... – его глаза почернели, выпучились. – Если нападете на след, я помогу, – и жутко улыбнулся: – во всём.
– Как думаете, художник из первого номера может оказаться нечистью? – вспомнила я.
– Мы наблюдаем, – последовал туманный ответ.
Засим изучение номера было закончено, как и обсуждение дальнейшего «рыбьего» плана. Я закрыла комнату своей отмычкой, и мы с Семёном чинно разошлись по своим делам. Он – в ванную, а я – на кухню, за водой. И, пока чайник закипал, я снова и снова просматривала фотографии стен, ища подсказку. Указание. Даже если ты уходишь, громко хлопнув дверью, она остается. Прорезанная в пространстве дверь остается надолго. И знания вкупе с «рудиментом» жарко подсказывали – осталась. Это же моя сфера – и моя стихия.
Данька спал. Закрыв дверь, я опять села за компьютер. Отчет, да. Очередное письмо с фотографиями улетело к Альберту, а я посмотрела на свое отражение, увидела нахально улыбающегося «рудимента» и обнаружила в себе помесь отвращения и презрения. К себе. К своей нынешней трусливо-настороженной натуре. Способной, кажется, только на ненавистные отчеты да угрюмые размышления.
