Когда мы поднялись на свой этаж, и старший крестник удивленным шёпотом заметил: «Кажись, вообще никого!», мне стало так неуютно... Все обитатели, точно крысы, рванули с тонущего корабля. И мне захотелось последовать их примеру. Но – защита. Руна. Карина. Без них я вряд ли смогу спокойно заснуть. Даже теперь, с накрывшим ночью осознанием... собственной примитивности.
Под одеялом, во влажной тьме, одуряюще пахло травами, и наговоры лились тихой песней. И что-то внутри меня отвечало каждому слову, узнавало его, но не по смыслу, а по скрытой силе. Со стороны казалось, «уголь» создать так просто, но это обманчивое впечатление. Каждое слово пробуждающего магию заклятья подбиралось веками и пробовалось – в словосочетании, в предложении, в песне. И в эмоциональном отклике, возникающем в ответ на речитативный мотив.
Во времена стародавних создание наговоров считалось особым даром – даром шепчущих, ныне утерянным безвозвратно.
Слова проникали в душу, как вода впитывалась в губку, и в подходящий момент начинали распирать ее. И сочиться наружу, но уже измененными. Наполненными внутренний силой. И «уголь» впитывал ее всё той же губкой, чтобы потом снова отдать – но опять изменённой. Вечный круговорот ведьминой силы. То, чего нас лишили наблюдатели, оставив лишь поверхностные навыки простейших заговоров от бессонницы или иной ерунды. Нас отучили искать силу в себе. И находить ее.
С каждым словом я ощущала, как в груди становится все теснее и горячее, как сдавливает горло, и последнюю фразу еле выдохнула. И с закрытыми глазами увидела слабое мерцание. Охровое. Теплое. Живое. Вытерев мокрые от неожиданных слез щеки, я открыла глаза и улыбнулась. Крошечный кусочек воска излучал столько силы... Никогда бы не подумала, что во мне ее так много...
Я приложила «уголь» к ямочке на правом локтевом сгибе – туда, где чернел уродливый шрам «прижигания», и он впитался мгновенно. И по руке потекла забытая сила – не бурной рекой, как прежде, а тонким ручейком, но и то хлеб.
И, прежде чем выбраться из-под одеяла, я засунула подальше ведьмину гордость и пообещала себе – никому, никогда, ни слова. Удалить письмо с технологией и забыть. Выпить зелье забытья, если понадобится. Не ради себя – ради Альберта, который поручился за меня, не побоюсь этого слова, жизнью. Мертвое должно быть похоронено. Но если однажды найдется та, кому будет нечего терять, кто сможет вернуть нам утраченные знания наговоров, вскрыв хоть часть наблюдательских закромов, и вылечить нашу душевную «искалеченность», научить искать силу в себе... Надеюсь, я до этого доживу. Просто чтобы увидеть. Успокоиться.
Данька с любопытством выглянул из-за монитора:
– Получилось? Как ощущения?
– Устала, – ответила я честно.
А еще – умыться ледяной водой и высморкаться. Давно я так не ревела...
– И всё? – он поднял брови. – А сила есть?
– Откуда? Сила от подковки ушла на память да формирование, – хмыкнула я. – А та, что не впиталась, – дохлая лужица в выжженной пустоши. Надо ждать, пока накопится.
– Зато я понял, какие на «рыб» капканы ставить, – «лис» понятливо сменил тему, перейдя к «плану». – И даже всё рассчитал. И места подобрал, – и кивнул на разложенную рядом на полу карту города, разукрашенную крестиками. – На окраинах дофига заброшенных домов – я по инету проверил. Клевые места.
– Тогда готовься, ночью пойдем, – я свернула одеяло и собрала ритуальную посуду. – Если что, то я на кухне.
Помыть чашу и протереть инструменты, на скорую руку потушить курицу с овощами, снова помыть посуду, помедитировать с кружкой крепкого сладкого чая... И за этими мелкими отвлекающими делами с восторгом ощущать, как набирает силу крохотный ручеек силы. Оказывается, во мне, да и вокруг, ее так много...
Хлопнула дверь, и на запах ужина зашел Данька. Сел на стул верхом и красноречиво повел носом. Троглодит... Я улыбнулась, накладывая ему рагу. Без него я бы тут точно свихнулась – или побежала бы искать общества и неприятностей.
Тишина гостиницы оглушала. Простейший стук ложки о край сковородки казался неприятно громким... и словно сигнализирующим – эй, мы здесь, приходите! И от этого становилось неуютно. И страшно. А «лис» так беззаботно сидел спиной к двери и хотел есть... И только неестественно-зеленый цвет глаз выдавал его тревогу и озабоченность. Пустоту живые существа не переносят, а гостиница казалась не просто темной и пустой – вымершей.
– Интересно, где наши... молодожены-то? – Данька явно спросил просто так. Или разогнать мутную тишину, или разговор наладить.
– Брачуются, – хмыкнула я, накладывая в тарелку рагу. – Чем здесь еще-то заниматься?
На запах еды пришла Руна. Просочившись в приоткрытую дверь, молча и требовательно потерлась о мои ноги. Я поставила на пол заготовленную открытую банку паштета, включила чайник и села есть.
– Лёль, а ты заметила, что теплее стало? В гостинице?
Нет, не заметила – так привыкла к постоянному холоду, да и занята была. А сейчас поняла – действительно. «Рыбы» ушли, забрав с собой пронзительные ледяные сквозняки. Даже пол потеплел – хоть босиком ходи, и перестали мерзнуть ноги в трех носках и тапках.
– Точно, – я взяла кусок хлеба. – И туда им и дорога.
И золотую осень испортили, и вообще достали – надоели хуже горькой редьки. И город этот надоел. И вся это подвисающая-провисающая ситуация, зависящая от действий других, – тоже.
Мы доели в молчании, и в тишине же раздавили за чаем шоколадку. Даже шорох фольги – как ножом по нервам... Старший крестник ничего опасного не чуял и оттого тревожился еще сильнее.
– Ну что, готов?
– Одевайся, а я посуду помою, – предложил он.
– Какие места выбрал? Куда пойдем сначала?
Данька послушно перечислил, добавив, что с первым местом не определился – дескать, и это нравится, и то, и еще вот тут прикольно. Пойдем, короче, куда ноги с интуицией поведут.
Их семнадцать... было. Минус – съеденный Руной в «мешке». Возможно, минус «архивариус». Итого... много. Слишком много «рыб» с манией божественного величия к тому же.
Ночь обещала стать очень познавательной во многих отношениях. Ибо если мы найдем и изолируем «голову»... это станет началом конца.
Я нахмурилась, снова взвешивая все «за» и «против». Да, если «голова» пострадает, «рыбы» замечутся, испугаются и наконец зашевелятся. Ими сделано слишком много, чтобы отступать, сворачиваться и драпать. И они слишком засветились и раскрылись. Потеряв ведущего, они перестанут выжидать (или дожидаться подмоги) и пойдут напролом. А если не найдем и не изолируем (или найдем, но не изолируем)... Надеюсь, эффект будет таким же.
Хорошо это или плохо? Не знаю. Но одно точно: движение – жизнь. А мы все здесь засиделись и застоялись. И лично мне это надоело. Страшно, черт... очень. И Данькой рисковать не хочется. Но если иначе никак и никуда... А самое главное, нужно успеть до того, как Натка оправится и всё поймет. Она здесь появиться не должна. Ни в коем случае. Точка.
