Запах паленого мяса. Вонь горелых волос. Жужжание мух сливалось в монотонный шум. Хотелось заткнуть уши, закрыть глаза и перестать дышать, чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать. Но я смотрела на разрубленные тела. Слушала стоны немногих выживших, в чьих ранах уже копошились опарыши. Я чувствовала вонь загнивающих ран.
Пепел кружился в воздухе, опускался на гриву коня, выделялся серым на спине Даши, крохотными смерчами взвивался из-под копыт, чтобы тут же укрыть наши следы. Жуткая замена снегопаду.
Ни одного уцелевшего дома. И выжило только несколько человек. Кочевники убили всех стариков и детей младше пяти лет. Молодых мужчин, которые защищались с оружием в руках, ждала так же участь. Подростков, молодых женщин и юношей угнали в рабство.
— Нужно доложить генералу! — капитаны устроили совет, не сходя с седел.
— Но пока гонец доберется до него, кочевники успеют уйти! И где их искать в степях?
Они спорили, а мое сердце горело. Пламя выжигало человеческие чувства, превращая кровь в раскаленную лаву… Оно подобралось к горлу и выплеснулось наружу кислыми спазмами.
Меня рвало так, как никогда в жизни. До потери дыхания, до темноты в глазах… Но когда капитаны решили, что делать, корчи отступили.
— Я дам вам собак.
Мои слова словно открыли плотину. Гонцы помчались к генералу и в крепость. Разведчики кинулись по следу врага. Нам оставалось ждать.
Подкрепление пришло быстро. Вместе с солдатами явились и мои ученики. Все мужчины. И собак привели всех, даже тех, кого я не планировала пока выпускать в работу. Но тот пепел, что припорошил еще горячие угли, словно застил глаза.
Сунунг помог мне облачиться в доспехи. До этого момента они висели на специальной подставке в комнате и служили украшением. Теперь же мне предстояло оценить их практическую пользу.
Мастера постарались на славу — многослойные кожаные пластины почти не стесняли движений. Панцирь, в который обряжал меня Хансо-ран на тренировках, сидел не так ладно. Шлем несколько затруднял обзор, мешая повернуть голову, и я оставила его висеть у седла — капитаны, помня наказ генерала, велели не высовываться.
Я и не собиралась. Но в том, что при необходимости смогу убить, не сомневалась — в глазах то ли от волнения трезнилось, то ли еще пепел летал.
Кочевники не ушли далеко. Обремененные награбленным и пленниками, едва передвигающими ноги, они оставляли широкий след. И, счастливые от удавшейся вылазки, не слишком беспокоились о погоне.
Мы налетели сходу, не останавливаясь для выработки стратегии — все обсудили раньше, пока ждали подкрепления. Меня взяли в кольцо, не позволяя ввязаться в битву, но я и не рвалась. Сжимала меч и смотрела, как падают враги, как земля впитывает кровь, как скользят по ней ноги лошадей… И среди этого — рычащие собаки, хорошо знающие свое дело.
Кочевники защищались. Но некоторые пленники, воспрянув духом, вцеплялись в стремена, висли на поводьях, и взмахи мечей, отсекающих сведенные судорогой руки, отнимали у врага драгоценное время. Не прошло и часа, как остатки кочевого отряда побросали оружие и опустились на колени, признавая поражение.
«Земля, политая кровью». Только теперь я поняла, что стоит за этой фразой. Под копытами коня чавкала грязь, и белый чулок на правой передней ноге стал красно-бурым.
Отрубленные руки, ноги, головы… Кишки, вываливающиеся из вспоротых животов. Стоны раненых и хрипы умирающих… И запах. Поле боя не пахло, оно воняло.
Голова звенела, я словно находилась в какой-то жуткой компьютерной игре, слишком уж похожей на правду…
— Мастер! Поздравляю с победой!
Голос одного из капитанов вернул в реальность. Я заметила, как болят сведенные судорогой пальцы. Разжала, медленно, по одному, и выпустила рукоять меча.
— Вас тоже поздравляю, капитан…
Победители ликовали. А я, тронув коня пятками, отъехала в сторону. И сама удивилась тому, как исчезли эмоции. Почему-то происходившее казалось правильным. Там, в той деревне, не пощадили никого.
Пальцы сжали повод.
— Поднимай штандарт!
Сражение закончилось, но не мои заботы.
Знаменосец выполнил приказ, и на его зов стали собираться мои ученики.
Их стало меньше. Оставшиеся в живых собаки еще не отошли от боя, слизывали кровь со слипшейся шерсти, некоторые хромали и повизгивали от боли. Нескольких проводники несли на руках.
Я осмотрела раны. Несовместимые с жизнью.
— Вы должны им последнюю услугу, — от волнения во рту пересохло, так что слова едва срывались с губ.
Взмах ножа. Тихий взвизг… И рыдания мужчин. Крики без слез, потому что не дело мужчине плакать над трупом собаки. Казалось, из глаз выкатываются капли раскаленного стекла, и вот-вот брызнет кровь. Я плакала за них. Молча. Оплакивала умерших — и друзей, и врагов, потому что их тоже ждали дома жены и дети. Матери. Такие же, как те, что остались лежать среди сожженных домов безымянной деревни.
Но когда в голове зазвенело, и грани реальности подернулись звенящей пустотой, я испугалась. Безумие — не то, что остановит горе.
Подчиненные поздравляли с победой. Как будто это я сносила там, на поле, вражеские головы, я вязла в грязи, покрывалась кровавой коркой… Но здесь так было принято — любое достижение приписывалось личности вышестоящего.
— Перевяжите раненых. Помогите им собраться. Мы возвращаемся.
Оставаться в этом месте не хотелось ни минуты, и даже вереница освобожденных пленников не поднимала настроение. Дети жались к подросткам, те, в свою очередь, искали утешения у взрослых. Немногих мужчин приходилось сдерживать — едва их развязали, они кидались к сдавшимся кочевникам, и хорошо, если с кулаками.
Примитивные чувства. Но от этого не менее понятные и сильные.
— Что с ними будет?
— Округ выплатит им небольшую компенсацию за убитых и поможет восстановить деревню. Но детям-сиротам придется туго.
— Им всегда тяжелее, чем другим.
Особенно в этом мире, где семья считалась главной опорой. До чужаков в Ранко мало кому было дело. В меня могли ткнуть пальцем прямо на улице и дружный хохот подхватывал не всегда безобидную шутку. Если я спотыкалась, слышала улюлюканье. Все прекратилось, только когда везде и всюду меня стали сопровождать ёнмино Хансо-рана. Или мои собственные люди. И с каждым днем я понимала, что родилась под счастливой звездой — сам Император не погнушался принять меня ко двору. Встреть я в той степи кого другого… Так что сирот, если они не могли добраться до какого-нибудь родственника, ничего хорошего не ждало. Но если оставался хоть один из близких…
Так же яростно, как травили чужаков, защищали своих. Принадлежность к клану давало такую защиту, что каждый член рода не задумываясь, отдавал за семью все: жизнь, честь, имущество… Старейшин почитали, а уж если те умудрялись привести клан к процветанию…
