Мы начинаем исполнять Sehnsucht («Тоска», нем.)! Я полностью погружен в свои мысли и играю автоматически. В последнее время это происходит со мной все чаще. Кстати, слово Sehnsucht американцы очень плохо умеют выговаривать. Они думают, что речь идет о бензопиле. Но на немецком бензопила звучит как Kettensäge, и мы не хотим про нее петь.
Начало песни всегда одно и то же: с первыми ударами барабана над нами взрываются несколько петард. Взрывы должны происходить в унисон с ударами. Это важно, в ином случае мы сбиваемся с такта. Но очень трудно синхронизировать пиротехнические эффекты с музыкой. Ведь перед взрывом петарда некоторое время воспламеняется, и никогда не знаешь, как долго это будет происходить. Но вот огневая завеса разрастается и тянется вдоль края сцены. И каждый раз я радуюсь, потому что, когда пламя ровное, это выглядит действительно хорошо. Немного позже облако вонючего дыма обволакивает меня. От этого щиплет нос, становится трудно дышать.
В песне Sehnsucht Тилль делает свои знаменитые «колотушки». В порыве вдохновения он начинает непрерывно долбить кулаком по колену. А на пике возбуждения бьет себя даже обоими кулаками. Это «двойные колотушки». Раньше от этого у Тилля всегда были синяки на коленях, а сейчас их нет… В последнем припеве он изо всей силы бьет себя микрофоном по лбу. Из акустических колонок слышен треск. Микрофон сломан. Кто сказал, что только гитаристы имеют право ломать свои инструменты? Тилль швыряет микрофон в публику. Тот, кто ловит его, очень радуется и прячет «раритет» за пазухой. Он думает, что ему повезло: он обладатель вещественного доказательства уникального происшествия на сцене! Ему не придет в голову, что Тилль на следующий вечер сделает с новым микрофоном то же самое. Он каждый раз бьет себя по лбу и каждый раз оставляет на голове ссадину. Когда мы играем несколько дней подряд, раны не успевают заживать, и на него страшно смотреть. Однажды Тилля не пустили в таком виде в бассейн. «Нельзя! У вас открытые раны! «– сказал ему инструктор по плаванию.
Мы любим ходить в бассейн. Нет ничего приятнее – поплавать на следующий день после концерта и помочь себе справиться с похмельем. На гастролях мы стараемся останавливаться в таких отелях, в которых есть бассейны. И тогда идем купаться сразу после концерта. Обычно в гостиницах они вечерами не работают. Но Тому удается договориться, чтобы для нас их оставляли открытыми. Он говорит администраторам, что нам нужно после выступления срочно расслабить мышцы. И, конечно, не упоминает о том, что мы, скорее всего, устроим там шабаш. Раньше мы брали туда с собой много женщин и без промедления бросали их в воду. В большинстве случаев дамы были обнаженными. Мы швыряли их вещи в бассейн, чтобы они не имели возможности быстро одеться и убежать. Вдогонку за вещами в воду летели бутылки со шнапсом. Когда мы проплывали мимо них, прикладывались – очень удобно! После этого мы слонялись по спящему отелю нагишом в поисках лифта. На следующее утро служащие смотрели на нас крайне неприветливо. А как иначе? В бассейне грустно плавали пустые бутылки, на пластмассовых шезлонгах некрасиво валялись чьи-то забытые смятые одежды. А на дне бассейна стояли, например, горшки с растениями. Никто из нас не помнил, как образовалось все это. Ведь, на самом деле, мы ничего не пили и все вместе ушли пораньше!..
Теперь исполняется песня Asche zu Asche («Пепел к пеплу», нем.). Господи, как быстро летит время! У меня такое чувство, что концерт только начинается. Иногда я боюсь, что моя жизнь проходит так же быстро, как выступление. А какое удовольствие – играть на бис!.. Но до этого еще далеко. Надеюсь, что я прожил только половину своей жизни…
Пауль стоит впереди, по центру сцены, и играет один. Он прямо-таки полирует яркий гриф своей гитары. Затем Рихард выходит и встает рядом с ним. Они стоят плечом к плечу, оба играют один и тот же риф, и это выглядит эффектно. Они берут аккорды немного по-разному, поэтому между гитарами как бы возникают разногласия, «трения звука». Когда два инструмента играют в унисон, может неожиданно случиться такое, что звуки не будут чистыми, а станут гасить друг друга. Я люблю, когда гитаристы стоят рядом бок о бок. Тогда от них исходит мощная энергетика. Они – воплощение силы. Так же, как в шахматах: когда две ладьи стоят рядом, кажется, что на доске их ничто не возьмет.
Говорят, что между гитаристами в группах идет конкурентная борьба: они оспаривают значимость друг друга. Может быть. Но в Rammstein не так. Мы прошли долгий путь, чтобы понять: все вместе, в дружбе и согласии, мы сильнее, чем поодиночке и во вражде.
В начале нам и в голову не могло прийти, что на сцене во время выступления можно устраивать ошеломительные пиротехнические эффекты. Конечно, при грамотном подходе к этому делу. Когда мы поняли, что с помощью пиротехнических ракет можно создавать особое настроение зрителей, то просто скупили за несколько дней до Нового года столько фейерверков, сколько смогли найти. К сожалению, их хватило ненадолго. К тому же некоторые из них оказались чересчур мощными для закрытых помещений.
Однажды нам повезло, и мы смогли достать у друзей кое-что из старых армейских запасов. Например, замечательные дымовые шашки для парашютистов. Это были гранаты, которые, взрываясь, на протяжении пяти минут выпускали плотный шлейф оранжевого дыма. Когда мы однажды попробовали это на концерте, некоторое время абсолютно ничего не видели. Потом почувствовали удушье и, хрипя, попадали на пол. Конечно, мы не могли дальше играть, просто слепо ползали по сцене, пока на ощупь не отыскали друг друга. В последующие дни мы постоянно ощущали в носу едкий запах дыма, и мне даже показалось, что на всех наших вещах появился налет оранжевой краски. Я спросил у ребят: так оно и было на самом деле. После этого случая наши эксперименты временно прекратились.
Незадолго до этого, во время поездки на концерт, мы случайно увидели какое-то заброшенное производственное строение. Там в стену были встроены два больших вентилятора, которые вяло крутились на ветру. Без лишних слов мы попросту демонтировали их и установили на сцене. Затем прикрепили дымовые шашки на лопастях. Получилось отлично: мы вставляли вилку в розетку, шашки взрывались, и дым, отгоняемый вентиляторами, валил в сторону публики. Мы собирались позади дымовой завесы и в спокойной обстановке могли даже выпить текилы, потому что сквозь густой туман нас никто не мог видеть. Если помещение клуба было очень тесным или сырым, после этой песни вообще никто не мог разглядеть сцену. Правда, потом нам всегда было так плохо! Мы сморкались в носовые платки, и они становились черными и оранжевыми. Но мы быстро привыкли. На открытых фестивальных площадках дым рассеивался быстрее, хотя здесь возникла новая проблема. Мы не знали, что делать, когда шашки вдруг начинали взрываться одновременно. Если был ветер, он сдувал густой дым на другую сцену, и концерт группы, которая там выступала, срывался.
Сейчас, к сожалению, использование дымовых шашек запрещено. А жаль! Если бы мы все же имели их при себе, то они обязательно взорвались бы во втором припеве песни Asche zu Asche!
В нашем первом гастрольном туре на разогреве у Project Pitchfork
[68] мы познакомились с бывшим солдатом Иностранного легиона. Он любезно показал нам, как легко и просто можно делать бомбы. Вскоре перед концертом мы купили в магазине несколько надувных резиновых зверюшек и засунули в каждую из них небольшие заряды взрывчатки. Развесили игрушки по сцене так, чтобы их было хорошо видно. Во время исполнения песни один из нас в определенный момент замыкал провод на аккумуляторной батарее, и тогда раздавался взрыв. Резиновые фигурки разносило в лоскуты! Этот фокус мы часто проделывали на концертах. Иногда взрывы раздавались настолько неожиданно, что от испуга мы роняли инструменты и не могли играть дальше. После этого я еще несколько минут слышал все, как сквозь вату. По-настоящему слух у меня уже не восстановится никогда. Но нас так забавляли эти взрывы, что мы не думали о вреде, который они приносят здоровью.
