Мой первый опыт на беговой дорожке был неутешителен. Я поставил рядом с тренажером свою клавиатуру и попытался играть во время бега. И сразу упал. Тогда я пошел на хитрость и побежал так, чтобы ритм моего шага совпадал с ритмом музыки. Стало получаться намного лучше. Правда, пришлось подбирать скорость дорожки под каждую песню, но это уже мелочи. Мы переоборудовали тренажер так, чтобы он мог вращаться. Вот почему я называю его диском. Когда дорожка поворачивается на 180 градусов, я бегу задом. Для этого мне пришлось долго тренироваться. Во-первых, я часто падал на спину, а во-вторых, должен был выглядеть раскованным. Ну, падать я перестал, а вот раскованным в этом трюке не стану, наверное, никогда!
Наш басист как-то раз встал на дорожку и нормально сыграл целую песню на бегу. Хотя ни разу до этого не тренировался! Ну, он занимается серфингом…
На краю сцены стоят ящики, похожие на балконные контейнеры для цветов. В них воспламеняющаяся смесь. После второго куплета Asche zu Asche над сценой разрываются пиротехнические «кометы», искры от них падают на ящики, и в них зажигается замечательный красный огонь. Этот «театр огня» придуман Тиллем. К слову сказать, от пламени идет едкая вонь. На беговой дорожке я задыхаюсь, а тут еще это… Когда мы играли в залах, где электроснабжение нестабильно, тренажер порой останавливался. Тогда, в зависимости от того, в какую сторону дорожка была развернута в этот момент, я либо летел на пол, либо сшибал сэмплер. Сегодня все проходит хорошо. Если бы только не жара!
А теперь мы хриплыми голосами будем исполнять песню Feuer frei! («Открыть огонь!», нем.). Иногда меня посещает мысль о том, что мы играем ее только для демонстрации сценического огнемета. Тилль использует эту штуку так, что создается впечатление, будто пламя вырывается у него изо рта. Благодаря столь яркому эффекту мы были приглашены исполнить Feuer frei! в провинциальном клубе перед демонстрацией фильма Triple X («Тройной X»), когда находились в Чехии. Мы обрадовались, доехали до поворота на Прагу, а оттуда – до небольшой деревни, километрах в ста от города. Было морозно, повсюду лежал глубокий снег. Пока в клубе шел фильм, мы решили согреться. Съемочная группа раздобыла самодельный шнапс, и мы пили эту отраву с наслаждением. Через некоторое время все согрелись и блаженно улыбались… Из нашего выступления запомнилось то, что чешский пиротехник в работе плевал на все правила техники безопасности. Подавая газ к огнемету, просто откручивал барашек огромного газового баллона, а потом закручивал его. Он не использовал обратные клапаны или что-то подобное. На его лице читалась не озабоченность профессионала, а только чистейшая, неподдельная радость от созерцания огня, который вырывался у Тилля из рта.
Каждый раз, когда мы играем Feuer frei!, перед глазами встает тот деревенский пиротехник, и у меня поднимается настроение.
В последнем припеве петарды взрываются на сцене повсюду, и снова становится жарко. Тогда песня заканчивается. Я делаю глубокий вдох: воздуха не хватает. На этом концерте наш репертуар состоит в основном из быстрых и жестких песен. Поэтому следующая будет медленной и сентиментальной. Мы называем ее балладой. За это время зрители, которые не переставали прыгать в такт нашей музыке, могут отдышаться и восстановить силы. Песня называется Mutter («Мама», нем.). Ее мелодическую тему написал наш гитарист Рихард, я думаю, что для своей дочери. Сначала Mutter даже не имела текста, а следовательно, и названия. Затем Тилль сочинил текст – о нескольких поколениях одной семьи, живущих вместе. Идею песни я нахожу превосходной, но не знаю, хотел бы действительно жить с моими родителями в одном доме всю жизнь. Если да, то надо мыслить глобально, а действовать локально! Это сложно, и я могу все испортить. Мне присуще думать о пустяках и делать не то, что следует…
Недалеко от меня стоит мой приятель и миксует, то есть смешивает звук для всей нашей группы. Смотреть на то, как он работает, – чистое удовольствие, и я знаю, что он исключительно ради песни Mutter ездил в замок Miraval
[74], во Францию, где мы с группой записывали ее. Позже там проживали Анджелина Джоли и Брэд Питт. Я могу назвать имена всех их детей, а вот как зовут моих двоюродных братьев и сестер, иногда путаю. Это действительно должно заставить меня задуматься…
Пока я могу расслабиться после беговой дорожки и отдохнуть от предыдущих песен. Бросаю взгляд на часы: около половины концерта уже прошло. Играется последний припев, сверху обрушивается дождь из искр. Тилль стоит в середине сцены, поет и не обращает на это внимания. Я восхищаюсь им, потому что знаю, как безумно больно, когда искры попадают на кожу. После выступления, когда Тилль моет голову, в его руках остаются клочки опаленных волос. Иногда искры летят и в мою сторону, но меня спасает куртка. Песня заканчивается, и я снова удерживаю длинный последний звук. Это придумано не очень удачно, потому что мне надо довольно быстро и незаметно для публики переодеться до следующей песни. Я отпускаю клавишу и семеню вниз по лестнице. При этом срываю куртку. Идиотская молния снова не открывается, и я, извиваясь, снимаю ее через голову. Освобождаюсь от оков, как Гудини. Я слышал, что он умер потому, что получил сильный удар в живот. До этого великий иллюзионист уверял своих учеников, что настолько хорошо натренировал мышцы брюшного пресса, что они выдержат удар любой силы. И когда он расслабился, один из них неожиданно ударил своего учителя. Эта история очень впечатлила меня в детстве.
Но сейчас речь идет о том, чтобы молниеносно снять одежду. У меня это происходит не так быстро, как у Гудини, потому что я уже вспотел, и куртка прилипла к телу. Завтра утром придется снова поливать молнию кока-колой… Теперь я должен надеть пиджак. Надеть сложнее, чем снять. Вступление к следующей песне уже началось!
Если бы я только помнил, что должно быть дальше… Рядом со мной теперь встали два человека из пиротехнической группы. Что они хотят? Ах да! Эти парни сейчас затянут на мне ремень с «туманным» стробоскопом
[75]. Так… Немного туго, но совсем нет времени. Хорошо, что я ничего не ел. Я бегу за кулисы к другой стороне сцены. Там меня ждет огромный железный котел.
Звукозаписывающая фирма Motor быстро подписала с нами договор об участии в так называемых коммерческих турах. Мы не имели в этом деле ровно никакого опыта и не знали, что нас ожидает. Смысл мероприятий был в том, чтобы привлекать к Rammstein внимание дилеров и промоутеров, преуспевших в продажах альбомов новых музыкальных коллективов. Мы никогда не думали о такой аудитории, но…
В памяти остались яркие впечатления от концертов, которые организовывал для нас Motor. Мы играли в самых неожиданных местах: на пивоваренных заводах, пароходах и в замках. После каждого концерта для участников мероприятия накрывался роскошный шведский стол, который, наверное, никого так сильно не радовал, как нашу группу. Мы ели столько, сколько могли съесть. Нас размещали в дорогих отелях, что тогда было совершенно нам незнакомо. Находясь в крутом Kempinski-Signum, мы украли полотенца. В каждом номере находился так называемый мини-бар – холодильник, заполненный бутылочками со спиртным. Мы думали, что такие маленькие флакончики предоставляются бесплатно, и хотели перепробовать их все. Но это нам плохо удавалось, ведь каждый вечер мы приезжали пьяными после вечеринки. Тогда утром перед отъездом Тилль прошел с сумкой по всем нашим номерам и полностью очистил холодильники, чтобы уж действительно ничего не осталось. И по дороге на следующий концерт мы смогли хорошенько выпить в нашем арендованном автобусе. После этого отель предъявил фирме звукозаписи счет на 46 000 марок! Руководители Motor не могли поверить, что мы были настолько глупы. Ведь любой клиент отеля знает, что должен платить за свой мини-бар! Но после разговора с нами они поняли, что мы говорили правду. Тогда нам простили этот долг.
