На самом деле, мне всегда льстило, когда меня приглашали в другую группу. Если нужен, значит, ценен! Сегодня подобный подарок получить нелегко… Взамен я энергично включался в работу, самоотверженно репетировал и старался выдавать на сцене отличный звук. Меня не покидало ощущение, что моя игра – часть большого общего дела. И это дело принадлежало нам! Я знал, что мои коллеги чувствуют то же самое. Это было похоже на тайный заговор. Кто хоть раз вошел в него, не имел пути назад.
Довольно быстро мы покинули наш первый подвал и переместились в Kulturbrauerei
[16] – пустую пивоварню на Knaackstraße. Здесь мы стали репетировать каждый день. Так получилось, что именно в тот момент мы все одновременно распрощались со своими подругами. И не имели никакого желания сидеть дома. К тому же, как было сказано выше, мы не дали еще ни одного концерта. Даже еще не выбрали, по какому пути идти. Но чувствовали: дверь в неизведанный мир распахнулась, и он нас манил.
Я очень гордился нашей группой. Мы все остервенело работали, казались обозленными и не искали ничьих симпатий. Мы не хотели походить на другие группы. Ни внешним видом, ни соблюдением общепринятых правил. Никто из нас не задумывался о мелочах. Мы не поехали на Запад, где якобы все возможно, так почему должны прогибаться или подстраиваться под кого-то здесь? Мы хотели создать свое – сами, мы не нуждались в помощи и ни разу не воспользовались предложениями о ней. Нам вполне было достаточно возможностей шести членов нашей команды.
Я с гордостью рассказывал брату о своем новом деле. Наша работа его очень заинтриговала. В то время он пел в какой-то группе разные международные американские и британские хиты на немецком. Но их тексты были не переводными. Они создавались схожими по звучанию с оригиналами. Получалось очень глупо. Like a Virgin («Как девственница», англ.) Мадонны называлась Würstchen («Сосиска», нем.). A Heroes («Герои», англ.) Дэвида Боуи
[17] брат исполнял так: «Привет! Этот стул свободен?» – «Нет, здесь сидит Медведь Bohley». – «Ну, тогда я возьму омлет!» И так далее. Это было, скорее, комедиантство, но выглядело очень занятно и вызывало у публики интерес. Мой брат уже много раз успешно выступал в клубе НАТО, в Лейпциге. Он собирался туда снова и, выслушав мой рассказ, пригласил нас играть у него на разогреве. Это было здорово! Для нас такая площадка была подарком, мы получали возможность показаться перед интеллектуальной публикой, зацепить там студентов…
Вот так, неожиданно, мы впервые попали на сцену.
Я бы с удовольствием посмотрел тот концерт в качестве зрителя. Мы работали очень серьезно и начали играть без предварительного объявления. Зазвучал медленный рифф… Мы не стремились сделать шоу, а просто исполняли наши треки, не обращая ни малейшего внимания на зрителей. После завершения выступления никто не хлопал. Люди просто стояли и смотрели на нас. Вероятно, вы спросите, в чем был прокол. Тилль не сделал ни малейших усилий, чтобы что-то сказать между песнями, как-то расположить публику к себе. Естественно, мы были крайне взволнованны и понятия не имели, как можно снять напряжение. Иногда во время игры, признался мне потом Рихард, он даже забывал, как дышать.
Мы все-таки дождались того, что нам поаплодировали несколько человек. Но, кажется, это произошло тогда, когда выяснилось, что мы уйдем и нас заменит коллектив, из-за которого зрители, собственно, и собрались. Затем стало еще смешнее. Один из гостей подошел ко мне и сказал, что он находит нашу группу «полностью клевой». А больше всего ему понравилось, что наш гитарист выглядит, как Карл-Хайнц Румменигге
[18]. Другой заявил, что мы должны назвать свою группу «СПИД», что именно это название очень хорошо бы нам подошло.
Мы ездили в Лейпциг на моем автомобиле, на нем же и возвращались в Берлин. Несмотря ни на что, нас не оставляло радостное возбуждение. Поэтому мы достали из багажника запасы алкоголя. Через полчаса я остался единственным из группы, кто трезв и не спит. Рулевой механизм барахлил, я с трудом удерживал машину на полосе, порой вилял, и тогда встречные авто испуганно шарахались в сторону. Да, говорил я себе, денег для ремонта у меня нет! Зато есть музыка, группа, друзья и сегодняшний концерт!
И это было огромным счастьем.
Именно тогда настал последний этап существования Feeling В. Нас с Паулем и Кристофом перестал интересовать панк-рок. Как я чуть раньше говорил, в старом составе мы преимущественно играли перед публикой, которая нас знала. Но уже ничего нового в том же духе не сочиняли…
Я курильщик. И хочу покончить с этим. Или же так: раз в день позволять себе в уютной обстановке, на закате, насладиться одной сигаретой. Разумеется, это иллюзия. Либо ты курильщик, либо нет. Здесь запрещено курить в помещениях. Пиктограммы с перечеркнутой сигаретой можно встретить везде. Их смысл понятен любому. Но как быть со слепыми людьми? Однажды в Америке я был в одном кафе, где на стене запрещающая надпись была сделана на стене шрифтом Брайля
[19]. Здорово придумано, конечно. Только каким образом слепой найдет место, где это написано? Для этого ему потребуется ощупать всю стену. А это негигиенично! Но, по крайней мере, можно считать, что слепые в том кафе не подвергались дискриминации. Потому что, считаю я, если человека лишают возможности ознакомиться с общими правилами запретов, то это, конечно же, дискриминация.
Как-то раз мы были в Остине, штат Техас, в одном «ковбойском» трактире. Он выглядел почти так же, как в кино: массивная старая мебель, мрачный мордатый бармен, у стойки – дюжие небритые парни в кожаных куртках и сапогах со шпорами. Гости пили пиво прямо из бутылок, звучали песни Джонни Кэша
[20]. Курить в зале было запрещено. В коридоре тоже. По нему вышагивал туда-сюда охранник. Люди были вынуждены идти курить на улицу. Это покоробило даже меня, хотя в то время я еще не дружил с сигаретами. Хмельной ковбой, который вынужден выходить из трактира по десять раз за вечер, рискует быть убитым или похищенным индейцами! Разве не так?..
Мой взгляд снова медленно перемещается на часы. Как много еще времени до концерта! На самом деле, время – это самое ценное, что у нас есть. Вся жизнь состоит только из времени. Каждый получает его, и, пока мы живы, каждый день имеет для всех одинаковую длину. А если ты умер, время перестает быть для тебя полезным, поэтому ты в нем больше не нуждаешься… Время нельзя купить. Человек должен зарабатывать, но стараться везде и всегда жить полной жизнью. Одна женщина рассказала мне, что пошла работать, чтобы иметь возможность нанять няню для маленькой дочки. Чтобы, значит, та присматривала за ребенком, пока мать на службе… Казалось бы, глупо. Но такой ход – разумная трата времени. Женщина на работе получала возможность двигаться в социуме, общаться, а это очень важно в жизни любого человека.
