В другой раз довелось играть во Дворце культуры, где проводилась выставка оружия. После концерта мы бегали между сотен экспонатов и пялились на автоматы, пулеметы и ракетные пусковые установки. Оружия было так много, что разбегались глаза и становилось страшно. У дверей стоял скучающий охранник, и кроме него никто больше не заботился о сохранности этого арсенала…
А в Оклахома-Сити
[27] мы давали концерт на ипподроме. Наши костюмерные располагались в боксах для лошадей. На полулежала свежая солома. Для нас или для скакунов, которые на следующий день должны были туда вернуться?.. Некоторые музыканты думают иногда, что весь мир вращается только вокруг них. Но в залах зачастую каждый день происходит какое-нибудь другое мероприятие, которое посещается людьми иногда даже активнее, чем концерт. Во всяком случае, лично я нашел конюшню очень уютной, несмотря на то, что мы не имели возможности там курить.
Мы играли и на стадионах, на которых когда-то проходили олимпийские состязания. В Москве, например, в одном из крытых спортивных залов по-прежнему под куполом висят гигантские олимпийские кольца. Они притянуты к перекрытиям в горизонтальном положении. Когда я смотрел вверх, со страхом думал, что они могут упасть.
Крики хоккеисток режут слух. Мне неинтересен женский хоккей, и я не слежу за ходом игры. Кроме того, мне все равно, кто победит. Но чаще всего я нахожусь на стороне проигравших. Команды, которые выигрывают, не нуждаются в моей поддержке. К тому же частенько демонстрируют высокомерие по отношению к соперникам. Мне это не нравится. Более слабая команда, которая борется изо всех сил в неравной схватке, мне больше по душе…
Я иду по коридору дальше. В боковом проходе охранник спрашивает документы. У меня их нет, возможно, они остались в отеле. Тогда он просит показать билет. Я не знаю, хочет он видеть билет на посещение концерта или игры в хоккей, но это не имеет значения, потому что у меня нет билета ни на концерт, ни на хоккей. Охранник не может решить, что со мной делать. Я спрашиваю, как мне выйти отсюда, и он охотно делится информацией. Ведь обычно ему приходится иметь дело с людьми, которые не желают уходить…
Сейчас Rammstein – профессиональная группа. А вот раньше в ГДР большинство музыкантов должны были работать, и вовсе не на сцене. Дело было не в зарплате, а в том, чтобы доказать, что они являются музыкантами-любителями, а помимо этого имеют профессию. Иначе им грозили серьезные неприятности, даже уголовное преследование и тюрьма. В лучшем случае они рисковали лишиться возможности выходить на сцену. Ведь организаторов концертов наказывали, если они допускали безработных музыкантов к выступлениям.
Вот почему один мой знакомый рокер работал в гардеробе государственной библиотеки. А я с удовольствием присоединился к нему, потому что вдвоем было гораздо веселее. Мы брали на работу кассетный магнитофон, чтобы слушать наши самодельные записи. Посетители библиотеки слышали их и заговаривали с нами. Это вызывало во мне гордость: ведь наша музыка производила впечатление на таких интеллигентных образованных людей! Мы беспрерывно курили. Все куртки и пальто в гардеробе ужасно пахли дымом, но никто не жаловался на это. Я находился там для удовольствия, ведь с Feeling В удавалось зарабатывать достаточно, и моя профессия существовала, можно сказать, лишь на бумаге.
В первое время дела у Rammstein шли не очень-то хорошо, a Feeling В сходила со сцены. Поэтому я подрабатывал на АВМ
[28], но рано или поздно уходил оттуда, потому что меня такая работа не интересовала. Я радовался созданию новой группы. Хотя мы дали лишь несколько первых концертов на востоке страны, у нас получилось привлечь внимание известных людей. И мы очень ценили это.
Когда я пришел в Rammstein, кассета с четырьмя песнями группы была отправлена на рок-конкурс и взяла первый приз. Нам разрешили целый день играть в профессиональной студии, чтобы сделать качественную запись этих песен. Звукооператор записал нашу первую пластинку идеально. Это была первая запись, на которой мы играли все вместе. Перед этим мы много репетировали у Тилля в гараже.
Тогда мы охотно и многословно рассказывали друзьям и знакомым о нашей группе и новых идеях. Нам нужно было понять, как они к этому отнесутся. Внутри группы еще не сложилось мнение о том, что для нас правильно. Мы все искали и пробовали. Поэтому и посещали кабаки и пабы, чтобы проигрывать там записи нашей музыки. Каждый из нас, выходя из дома, брал с собой кассету. Порой было нелегко уговорить бармена поставить ее в магнитофон для всеобщего прослушивания. Мы были не единственными, кто желал подарить посетителям свою музыку. В то время в нашем окружении было много музыкантов. На самом деле, почти все. И все мы встречались в одних и тех же репетиционных залах. Потому что никакая группа не тянула аренду отдельного помещения. Так что все попеременно репетировали в одних и тех же подвалах Prenzlauer Berg
[29].
Потом мы перебрались на старый склад напитков. Там мы получили возможность выставлять необходимую громкость звука. В этом доме никто не жил, а компаниям, которые в нем обосновались, наш шум не мешал. Под стальными плитами в полу текла канализация, и, когда шел дождь, ужасно воняло испражнениями. Мы соорудили вентилятор, он жутко гудел, но в остальном это было то, что надо.
У старого склада было одно великое достоинство. Тут стояли брошенные бывшим владельцем ящики с пивом, срок годности которого истек. Мы подумали и решили, что для пива, как и для вина, справедливо правило: чем больше срок, тем лучше качество. И стали его пить. На вкус оно было очень даже приличным. Правда, я страдал от него диареей…
Из-за этого дармового пива мне в голову пришла хорошая идея в начале дня принимать алкоголь. Непростительное расточительство – пить вечером и потом сразу ложиться в кровать. Это совершенно не то. Так что мы взяли за правило начинать наши репетиции с обильных пивных возлияний.
Посреди склада мы создали что-то вроде репетиционной комнаты. Возвели фанерные стены и на одной из них повесили картину с изображениями Шверинского театра. Нарисовали ее сами, как могли. Наши надежды на то, что в таком, на скорую руку организованном замкнутом пространстве звучание инструментов улучшится, не оправдались. Но зато у нас появилось нечто вроде дома. Тилль привез сюда из своей квартиры красивый кожаный диван и кресла. В нашем пристанище стало уютно и комфортно. Вообще, мы исходили из того, что будем находиться здесь неделями, или даже годами. И это действительно оказалось так.
В обеденный перерыв мы нечасто выходили на улицу, но обязательно один из нас бежал в какой-нибудь ближайший ресторан быстрого питания. Сначала мы ели блюда от индусов, и это было вкусно. Потом познали прелесть китайской кухни. Мы пожирали колоссальные порции лапши и наслаждались мясным вкусом глутамата. На смену лапше пришли яства из греческих, мексиканских и вьетнамских ресторанов. Однажды я попробовал даже африканскую еду, какие-то кости в мясе.
