— Что стало причиной ее заточения?
— Я не терплю, когда кто-либо бросает вызов моей власти, — ответила она, и бледная рука потянулась к рукояти висевшего на поясе ножа. — Определенные события уверили ее в том, что она не связана более моими словом и волей. Что ж, сейчас она на собственном опыте познаёт, что это не так.
— Что вы с ней сделали? — спросил я. Боюсь, не слишком почтительно.
Мэб рассмеялась, и смех ее звучал звонче серебряных колокольцев, слаще меда. Он рассыпался по волнам, и по земле, и по ветру, и от звуков его волосы стали дыбом, а сердце забилось в неясном предчувствии. Странное давление сгустилось вокруг меня, словно меня заперли в крошечную каморку. Стиснув зубы, я дождался, пока смех стихнет, стараясь не выказать того, что он делал со мной.
— Она в цепях, — ответила Мэб. — Она испытывает определенное неудобство. Но ей нечего опасаться моей руки. Стоит ей признать, кто правит Зимой, и она немедленно займет свое законное место. Я не могу позволить себе потерять такого влиятельного вассала.
— Мне необходимо поговорить с ней, и немедленно, — заявил я.
— Разумеется, — кивнула Мэб. – Однако она томится в процессе просветления. Поэтому я и явилась – дабы исполнить ее обязанности и наставить тебя.
Я нахмурился.
— Вы держите ее взаперти, но выполняете ее обещания?
Что-то ледяное, надменное мелькнуло в глазах Мэб.
— Данные обещания надо держать, — негромко произнесла она, и от этих ее слов снова дрогнули волны, ветер и камни. – Клятвы и сделки моих вассалов переходят на меня – по крайней мере, на то время, пока я не даю им возможности исполнить их.
— Следует ли из этого, что вы мне поможете? – спросил я.
— Из этого следует, что я дам тебе то, что могла дать тебе она, — согласилась Мэб. – И поделюсь с тобой тем знанием, которым поделилась бы с тобой она, будь она здесь во плоти, — она медленно склонила голову набок. – Знай, чародей, что я не могу сказать тебе ни слова неправды. В этом можешь на меня положиться.
Я смотрел на нее с опаской. Это правда: верховные сидхе не могут произнести ни слова неправды, но это не означает, что они будут говорить правду. Большинство сидхе, с кем мне приходилось иметь до сих пор дело, великие мастера недомолвок, иносказания и уклончивости, которые искажают необходимую правдивость их слов едва ли не эффективнее, чем прямая ложь. Доверять словам сидхе можно лишь с чрезвычайной опаской. Будь у меня возможность выбора, я бы предпочел обойтись без этого.
Однако мне ничего не оставалось. Я так и не узнал пока почти ничего о том, что делает в городе Клуб Одиноких Сердец Сержанта Кеммлера, почему, собственно, я и рискнул поговорить с моей крестной. То, что вместо нее оказалась Мэб, означало всего лишь, что риск этот увеличился.
Изрядно увеличился.
— Мне нужно знать, — произнес я, — о том, кого знают как Эрлкинг.
Мэб удивленно изогнула бровь.
— О нем? – произнесла она. – Что ж. Твоей крестной известно о нем кое-что. Что ты хотел знать?
— Я хочу знать, почему все ученики Кеммлера охотятся за экземплярами книги, которую написал о нем Белый Совет.
Сомневаюсь, чтобы любая мыслимая моя фраза могла вывести Мэб из равновесия, однако эта, похоже, оказалась весьма близка к этому. Лицо ее застыло, а вместе с ним застыл вдруг и ветер. Волны тоже словно превратились в неровную стеклянную поверхность, простершуюся у ее ног, и в них тускло отражались далекие городские силуэты и последние багровые отсветы на свинцово-сером небосклоне.
— Ученики Кеммлера, — повторила она. Глаза ее казались глубже озерных вод, на которых она стояла. – Возможно ли такое?
— Что возможно? – переспросил я.
— «Слово», — сказала она. – «Слово Кеммлера». Его нашли?
— Гм… — ответил я. – Типа того.
Ее тонкие белые брови взмыли еще выше.
— В каком смысле? Молю тебя, объясни.
— В том смысле, что книгу нашли, — сказал я. – Нашел один местный вор. Он пытался продать ее человеку по имени Гривейн.
— Любимому ученику Кеммлера, — кивнула Мэб. – Он получил книгу?
— Нет, — ответил я. – Вор использовал технологию смертных, чтобы не позволить Гривейну отобрать ее, не заплатив.
— Гривейн его убил, — предположила Мэб.
— И как.
— Эта ваша ферромантия – технология, как вы ее называете. Хранит она пока эту книгу?
— Угу.
— И Гривейн продолжает ее искать?
— Угу. Он, и по меньшей мере еще двое. Коул и Собиратель Трупов.
Мэб подняла бледную руку и задумчиво провела ею по губам цвета мороженой голубики. Ногти ее были окрашены чем-то сияющим, радужным – чертовски красиво. И чертовски выводило из себя. Голова у меня чуть закружилась, и я силой заставил себя отвести взгляд.
— Опасно, — задумчиво произнесла она. – Ты оказался в смертельно опасной компании, чародей. Даже ваш Совет боится их.
— И не говорите.
Мэб прищурилась, и губы ее изогнулись в легкой улыбке.
— Вот наглец, — сказала она. – Как симпатично!
— Вы мне льстите, — буркнул я. – Однако вы до сих пор не сказали мне ни единого слова о том, почему их может интересовать Эрлкинг.
Мэб надула губы.
— Существо, о котором ты меня спрашиваешь, для гоблинов означает то же, что я для сидхе. Правитель. Властелин их рода. Хитрый, ловкий, сильный и стремительный. Он властвует также над духами павших охотников.
Я нахмурился.
— Что это за духи?
— Духи тех, кто охотится, — пояснила Мэб. – Энергия охоты. Возбуждения, голода, жажды крови. Время от времени Эрлкинг призывает этих духов в форме огромных черных гончих и скачет по лесам и ветрам на Дикую Охоту. В это время сила его огромна. Сила, которая созывает останки всех охотников, ушедших из земной жизни.
— Вы говорите о призраках, — предположил я. – О душах охотников.
— Разумеется, — согласилась Мэб. – О тенях, что лежат в глубоком покое, вдали от мира смертных. Они восстают в ночи, в звездном свете под звуки его рога, чтобы скакать с ним на Охоту.
— Мощные, однако, тени, — заметил я.
— Самые сильные из призраков, — кивнула Мэб, глядя на меня сияющими, почти радостными глазами.
Я оперся на посох, стараясь по возможности разгрузить больную ногу, потому что мысли мои начинали путаться от пульсирующей боли.
— Получается, стая чародеев, чей бизнес заключается в порабощении мертвых, интересуется существом, одно присутствие которого вызывает могущественных духов, недоступных им во всех иных случаях, — я пытался рассуждать вслух. – А что-то в этой книжке должно подсказать им, как обратить на себя его внимание.
