– Я же запретила тебе трогать эту банку, – говорит мадам Роуч, беря его за руку. Мартин смущен, но идет за ней по длинной темной лестнице. Его рука и ладонь – рука и ладонь мальчика примерно четырнадцати лет, кожа черная. – В эту банку мы засунули твоего папу. Но тебе вздумалось трогать ее. Я ничего не знаю о тебе, дитя. Теперь он хочет тебя видеть. Хочет задать несколько вопросов.
Она ведет его к двери и открывает ее, волоча его за собой вопреки сопротивлению.
– Сэр, я привела Мартина Эмануэля, – провозглашает она и проходит за бисерную занавеску в скудно обставленную комнату. Посреди комнаты стоят два трона, один пустой, на другом – лысый мордатый человек с плоским носом, склера его глаз желтая и матовая.
– Вы пришли задать нам вопросы, – говорит щекастый. Мартин стоит перед ним, мадам Роуч позади; Кэрол нигде не видно.
– Мне нужно поговорить с кем-нибудь из властей.
– Я главный, – говорит мужчина. Его лицо становится худощавым, кожа белой, волосы седыми. – Я Сэр, и я здесь власть.
Мартин инстинктивно понимает, что перед ним не представитель основной структуры личности Голдсмита. Все неправильно. Происходящее принимает неправильные формы; ведь такие представители не появляются из тени или из кошмаров или из Темного Человека.
– Мне нужно задать вопросы тому, кто облечен властью.
– О, он облечен властью, – говорит мадам Роуч. – С тех пор как на похоронах принял управление.
– Где Эмануэль Голдсмит?
– Разве ты – не он? – спрашивает Сэр. – Или ты его близнец?
– Нет. Я не он.
– Должно быть, вы имеете в виду мэра. – Мордатый смеется. – Молодой мэр. Он умер сам. Я его не трогал. Он просто упал с лестницы, сам.
Мартину неуютно.
– Мне нужно его увидеть.
Мордатый поднимается, берет Мартина Эмануэля за юношескую руку, раскрывает ладонь, указывает на пятно крови на ладони, улыбается, качает головой, ведет его в комнату за другой бисерной занавеской. Посреди комнаты на кушетке стоит гроб. Мордатый грубо подталкивает Мартина Эмануэля к гробу.
– Вот мэр. Вот почему похороны, разве она тебе не сказала?
Мартин неохотно заглядывает в гроб. Белые атласные подушки продавлены контуром тела. Но тела не видно.
– Слабый и тщедушный. Невзрачный gros bon ange. Всегда был. Просто исчез, – говорит мадам Роуч.
– Как он мог умереть? Он же был первенцем, первозданным.
– Он боялся, что стал белым, – говорит мадам Роуч. – Он думал, что он белый, как рассвет, и не верил, что он тот, кем был на самом деле.
– Он не был белым, верно? – спрашивает Мартин.
– Он был черным, как ночь, черным, как сердце несрубленного дерева, черным, как недра горы, черным, как сокрытая правда, черным, как грудь матери, черным, как свежая любовь, черным, как уголь, где солнце прячет свое сокровище, черным, как утроба, черным, как море, черным, как спящая Земля. Он просто не верил в себя. Во всяком случае с тех пор, как ему стало необходимо одолеть Сэра.
Мартин оборачивается, чтобы посмотреть на мордатого. Он видит лицо полковника сэра Джона Ярдли, а затем труп в банке.
– Я пытался научить его, – сказал мордатый человек. – Я бил его и бил, чтобы сделать мужчиной. Но боль не принесла пользы, я бы сказал, боль ничему не научила этого сосунка. Жизнь разъела его, как кислота разъедает грязь в узкой металлической канавке. Он был слабаком. Я был как камень, он был как грязь. Он убил меня, но теперь я вернулся, и нет такого наказания, какого мы не заслуживали бы.
Мартин прикасается к краю гроба, тянется к выдавленному на атласе отпечатку и вместо этого натыкается на холодную плоть. Поспешно отдергивает руку, потом заставляет себя снова прикоснуться к невидимке, нащупывает очертания молодого лица – легкая щетина, глаза закрыты, рот приоткрыт.
– Теперь он истинно белый, – говорит мадам Роуч. – Белый как воздух.
Мартин поворачивается к Сэру.
– Давно вы облечены властью? – спрашивает он.
– Полагаю, всегда, – говорит Сэр. – Даже когда он перерезал мне горло, маленький ублюдок, я был облечен властью.
– Врешь. Ты никто, – говорит Мартин, используя не только свой голос, но и голос Кэрол. – Ты не первозданный. Ты не можешь… Не можешь быть чем-то большим, чем субличность или искаженное воспоминание.
– Я властен над рекой, – говорит ему Сэр, протягивает руку, и комнату заполняют силуэты в потрескавшихся керамических масках. – Я властен над океаном. – Потолок закрывают темные облака. – Почему же я никто?
– Потому что, – тихо говорит мадам Роуч, – мэр умер.
Марджери проверила индикаторы. Триплекс совершил еще одну яростную пробежку по всей схеме отображаемых локусов, на этот раз всего за несколько секунд. Пока она наблюдала, исследование снова переметнулось в другое место. Марджери нахмурилась; теперь не оставалось сомнений: что-то не так. Прецедентов подобной активности не было.
Она проверила метаболизм тела Берка и химизм мозга. Он испытывал чрезвычайно сильные эмоции. Нейман, похоже, перешла в состояние нейтрального сна, и это было уж совсем неожиданно.
– Что-то не так! – крикнула она.
Эрвин прошел на другую сторону операционной, чтобы понаблюдать за Голдсмитом и подправить его неровный нейтральный сон. Она посмотрела на часы. Берк и Нейман провели в Стране полтора часа.
– Тут плохие показания.
Эрвин вышел из-за ширмы и подтвердил ее догадку.
– Что ж, – сказал он с тяжелым вздохом. – Разрываем соединения.
– Как насчет их латентного состояния? – спросила Марджери.
– Плоховатенько. Берк в панике. С Нейман все в порядке. Не думаю, что у нас есть выбор. Отсоединяем. – Он обогнул ширму и встал рядом с Голдсмитом. – На этом конце все читается стабильно. Как вы собираетесь это сделать – отключите их перед интерпретатором или на соединении с Голдсмитом?
Марджери прикусила палец, пытаясь оценить последствия в обоих случаях.
– Мне будет гораздо спокойнее, если мы отправим Дэвида и Карла узнать, что происходит, – сказал Эрвин.
– Не согласна, – сказала Марджери. – Я никогда не видела, чтобы Берк был в панике, и у нас никогда не случалось, чтобы в ходе исследования экспериментатор переходил в нейтральный сон… Я бы не отправилась в Страну при таких обстоятельствах. Я за отсоединение. И поскорее. Господи, Господи, – выдохнула Марджери. Затем потянулась к разъему на шее Берка. – Сейчас я отключу его перед интерпретатором. Иди сюда. Хочу отключить Нейман и Берка одновременно.
Эрвин присоединился к ней и положил руку на разъем кабеля Нейман.
– Готова?
– Давайте вместе, – сказала она. – На счет три. Один два…
