Массивный змееподобный хлыст ударил Мартина в спину, вцепился в него металлическими клыками и выдернул из темной комнаты, от гроба. Это перемещение оказалось ужасно больно; он не мог дышать и видел только снопы искр.
Затем так же внезапно он оказался посреди улицы в маленьком городке. Машины без автопилота, какие он видел в детстве, медленно объезжали его. Водители с приятными лицами смотрели на Мартина с выжидательным самодовольством, словно он был дорожным столбом. Он потер лицо руками, полностью дезориентированный, пересек полосу движения, держась подальше от медленных автомобилей, и добрался до бетонного тротуара.
Теплое солнце, асфальтовые улицы с белыми полосками пешеходных переходов, небольшие одно- или двухэтажные здания по обе стороны дороги, семейные магазинчики. Он не смог прочитать ни одну из вывесок – это была стилизованная тарабарщина, – но само место было знакомо. Небольшой городок в Калифорнии. Его бабушка и дедушка жили в таком городке близ Стоктона.
Он оказался перед хозяйственным магазином. Через улицу располагался магазин, где продавали пылесосы. У его дедушки был похожий бизнес – химчистка. Как-то летом Мартин помогал ему с новой ультразвуковой машиной.
Страна Голдсмита не могла породить ничего столь знакомого. Тогда где же он? У него закружилась голова. Повернувшись в поисках места, куда бы присесть, он заметил, что, когда он перемещает взгляд, за людьми и зданиями остаются черные послеобразы. Он все еще был в Стране – но уже не Голдсмита, определенно.
Мартин плюхнулся на бордюр; перед глазами все поплыло. Когда предметы вокруг успокоились, он ощутил, что за спиной что-то стоит, теплое, как крошечное солнце. Посмотрев через плечо, он увидел светловолосого молодого человека, глядящего с заботливой улыбкой.
С вами все в порядке? – спросил молодой человек.
Не знаю.
Вы, похоже, не вполне сознаете, что делаете, поэтому я интересуюсь.
Знакомый голос. Привычное среднезападное произношение, самоуверенность минус самоутверждение. Мартин заслонил глаза от солнца, хотя это не требовалось – яркий свет не вызывал болезненных ощущений, – и внимательнее посмотрел на молодого человека.
Знакомые черты. Короткий нос, карие глаза под шелковистыми рыжими бровями, крупный рот и четко выраженные ямочки.
Папа? – спросил Мартин. Он встал, снова покачнувшись, когда все перед глазами колыхнулось. Боже мой, папа?
Никто еще не называл меня папой, сказал молодой человек. Тем более люди ваших лет.
Мартин протянул руку, чтобы коснуться молодого человека, взялся пальцами за хлопчатобумажную ткань рубашки и ощутил твердую плоть под ней. Молодой человек добродушно отвел руку Мартина. Чем я могу помочь?
Вы знаете Мартина Берка? – спросил Мартин.
Тут есть парень по имени Марти. Молодой. Лет девятнадцати.
Мартин понял, где он. Он давно узнал, что во сне, в глубоких раздумьях, его собственный внутренний образ – образ, принятый основной структурой личности – зафиксирован в возрасте примерно девятнадцати лет.
Его вернули в собственную Страну Разума.
Он понятия не имел, как это могло произойти. Последствия оказались более серьезными, чем он мог осознать, едва избавившись от страха и дезориентации. Он описал круг, перемещаясь назад, и появился в глубинном ядре собственного «я», в такую возможность он даже не верил.
Черты лица молодого человека с рыжеватыми волосами исказились и поблекли. Он посмотрел за плечо Мартину и ткнул пальцем. Кто это?
Мартин почувствовал спиной холод, словно там был лед, поглощающий все тепло, и повернулся.
Посреди улицы стоял мордатый лысый мужчина, слепые белые глаза уставились на Мартина, а из его горла на осевую проезжей части хлестала кровь.
Кто это? – встревоженно повторил молодой человек. Его рыжие брови и волосы покрыл иней, а кожа стала голубоватой, как лед.
– Они не выходят обратно, – сказала Марджери. – Судя по показаниям приборов, они все еще в Стране.
Эрвин, ухватившись за запястье, тер его, бормоча что-то, затем постучал по индикаторам тремя пальцами. Потом наклонился и покачал головой.
– Не знаю, – сказал он. – Я делаю это впервые. Прежде мы никогда не разрывали связи.
– Может, просто задержка? – спросила Марджери.
– Прошло четыре минуты. Понятия не имею, как долго длится обработка после…
– Берк говорил, что на это могут уйти минуты, даже часы, – сказала Марджери.
– Надеюсь, что такого не будет, – сказал Эрвин. – Посмотри, какая кривая у Нейман. Она опускается ниже уровня нейтрального сна. Думаю, Кэрол погружается в глубокий сон.
– Как вы думаете, Голдсмит что-то сделал с ними? – поинтересовалась Марджери.
– Если бы я знал, что происходит, то был бы гением, на хрен, – огрызнулся Эрвин. – Давайте попробуем привести их в сознание.
Я могу съесть тебя так же спокойно, как стою здесь. Я съел мальчика, близнецов. Съел твою белокурую женщину. Теперь она в моем нутре. Я могу съесть этот…
Сэр обвел руками калифорнийский городок.
Мартин взглянул на холодный застывший образ своего молодого отца – субличность, часть его собственного глубинного самосознания. Он любил этот образ, ему нравилось то, что тот говорил о нем самом, и то, что, насколько бы он ни был скомпрометирован, как бы ни оступился, у него остается эта сила внутри.
Присутствие Сэра заморозило образ. Его лицо и руки покрылись льдом.
Мартин снова обратил внимание на зеленый морщинистый труп Сэра. Ты выходишь за рамки дозволенного, сказал он. Тебе здесь нечего делать.
Всего лишь короткий шажок через мост, сказал Сэр. Я способен жить везде, куда меня пригласят.
Образ Сэра приподнял верхнюю губу и показал острые волчьи зубы. Зубы удлинились, превратившись в острейшие клыки.
Клыкастый труп. Идет куда угодно – куда пригласят.
Мартин знал, на что смотрит. Он вспомнил рисунок, сделанный спьяну на представительском экземпляре своего атласа мозга. С клыков капает кровь, а стрелки указывают на несколько точек в обонятельных центрах и верхней лимбической системе. Он размышлял тогда о вампирах и оборотнях, о символах с глубоким смыслом, всплывающих из Страны, где они представляли шаблоны поведения, связанные с выживанием и насилием.
Комплекс охотника. Внутренний убийца, такой же древний, как спинной мозг, связанный с нюхом и поиском по кровавым следам, повелитель боя или бегства. В кошмарных снах темный мертвый зверь раздирает и рвет, защищает от всех внешних сил, но сам никогда не действует и не осознает; безгласный, изолированный, презираемый.
У Эмануэля Голдсмита этот субшаблон принял вид Сэра, отца, теперь соединенного с полковником сэром Джоном Ярдли. Он возвысился от безгласного субшаблона до маски субличности и далее до властелина всей Страны, представителя самого Голдсмита – мэра / короля, который умер.
