– Сядь, – приказал Джейкоб Уэлш. Ермак поднял стул и сел, бегая глазами и поводя носом, как собака при свистке дрессировщика. – Прошу прощения за рвение моего друга, но он несколько утрирует.
– Не могу отрицать, – сказала Ультрима, – что Голдсмит не очень-то очаровывал в последнее время. И не часто показывался.
– Он убил их, – сказал Ричард. – Он, один из нас, убил их. Разве мы не беспокоимся о своих?
– У меня нет «своих». Я сам по себе, – сказал Ермак, состроив гримасу. – Позвольте процитировать пердуна: «Я не пытаюсь добиться – я добиваюсь».
– Ты прочитал и запомнил, – уличила его Ультрима с сияющей улыбкой.
– Как и все мы, – ответил Ермак на кивок Уэлша. – Приношу извинения за мою вспышку. Ричард, нас восхищает твоя заботливость и твой возраст, но вряд ли прежние заслуги Голдсмита имеют значение. Он бросил нас, даже когда ходил сюда, бросил нас ради поклонения Комплексам, и никакой теневик больше не сможет уважать его, даже ты.
– Он был другом, – сказал Ричард.
– Он был сукой, – сказал Уэлш, в очередной раз демонстрируя, что невидимая нить между ним и Ермаком действует не только как физическая связь.
Ричард оглядел небольшую группу. Две еще не высказавшиеся сестры, Илэйн и Сандра Сандхерст, с довольным видом потягивали чай и настороженно слушали. В глазах Уэлша и Ермака Ричард увидел то, что уже должен был бы почувствовать; в них горел гнев, которого не было до того, как он сообщил новость. В них читался страх – вдруг из-за знакомства с Голдсмитом у них начнутся проблемы с ЗОИ и истинными властителями этой территории – Комплексами, корректированными.
Мадам де Рош сказала, что такого не будет, но ЗОИ может придерживаться иного мнения. Против меня уже выдвигали обвинения. Это может повториться? Пронзительное ощущение: зыбучий песок страданий болезненность изоляции. Я избегал этой картины со времен Джины и Дионы.
Пятнадцать лет я пребывал во сне.
Четкое осознание исчезло, и он на мгновение закрыл глаза, склонив голову.
– Мы дружили, – повторил Ричард.
– Ты с ним дружил, – заметил Ермак с показным спокойствием.
– Ричард – наш друг, – сказала Илэйн Сандхерст.
– Конечно, – согласился Ермак, досадуя оттого, что они могли счесть, будто он думает иначе. Он укоризненно посмотрел на Ричарда.
Думает, я вношу раздор, ослабляю его позицию. Все позиции здесь очень слабы. Они чувствуют себя беспомощными.
– Мои извинения, – сказал Ричард.
– Извинения за что? – резко спросил Джейкоб Уэлш. – Мы определенно не жалеем, что ты нам рассказал. Мы никогда не жалеем, что наше мнение подтвердилось.
Сандра Сандхерст опустила вязание на колени и поджала губы. Норна, выносящая суждение; единственное значимое суждение об обрезании наших нитей.
– Он писатель с мировым именем, и мы все были знакомы с ним. Он хорошо относился ко всем нам.
– Он нищенствовал, а до нас снисходил, – презрительно вставил Ермак.
– Он не был нищим, – возразила Илэйн.
Ермак встал, снова уронив стул.
– Какая драма! – сказала Илэйн и презрительно отвернулась.
– Да идите вы все, – беззаботно сказал Ермак. Джейкоб Уэлш закинул голову и потянулся.
– С нас довольно, мой друг, – предупредил он Ермака с едва скрываемым одобрением. – Два бунта – вполне достаточно.
– Я больше не сяду рядом с этими, – ответил Ермак.
– Тогда пора уходить. – Уэлш встал. – Ваши новости полезны, Ричард, и я полагаю, что этого достаточно. Ваша преданность восхитительна, но мы ее не разделяем.
– Вряд ли это преданность, – сказал Ричард. – Если он совершил убийство, то должен подвергнуться коррекции…
– Но мы не признаем коррекцию даже для наших злейших врагов, Ричард, – пробормотал Ермак, наклоняясь над ним. – Я бы никого на нее не отправил. Лучше бы он умер. Еще лучше, если бы он никогда не приближался к нам.
Ричард кивнул, не потому что был согласен, просто чтобы они скорее ушли.
– Не забывай о чтениях, – весело сказала Илэйн Сандхерст. – Принеси лучшее из своего.
– Я больше не пишу, – глумливо ответил Ермак.
– Тогда прочитай что-нибудь из твоего темного прошлого, – предложила Ультрима. Когда Уэлш и Ермак ушли, она повернулась к Ричарду: – Ну надо же. Такие дети. Нам здесь они никогда на самом деле не нравились… такие странные, такая близость…
– Точно братья или любовники, хотя они ни то, ни другое, – сказала Илэйн Сандхерст.
– Нужно помочь им, – предложила Сандра, и все, кроме Ричарда, рассмеялись. Вовсе не помощи искали некорректированные. Помощь была подобием смерти для тех, кто лелеял свои недостатки.
Нам всем следует жить в тени, не на солнце. Как насекомым.
9
Мое первое имя означает с нами Бог. Моя фамилия означает златокузнец. Вместо этого я избрал слова; они гораздо более ценны, чем можно ожидать при такой общеупотребимости, и ими очень часто злоупотребляют и понимают их неправильно. Что касается Бога со мной: почему-то я так не думаю.
Поднимаясь вдоль Второго Южного Комплекса, Мэри Чой наблюдала, как огромные зеркальные руки вращаются, фокусируя ослабевшее к четырем часам солнце со стороны Пасадены. Она воспользовалась внешней автомагистралью, израсходовав одно из выделенных ей муниципальных разрешений на использование транспорта при чрезвычайных ситуациях, чтобы получить автомобиль.
Изучение связи этого дела с полковником сэром Джоном Ярдли обещало быть опасным. Она достаточно разбиралась в федеральной политике, чтобы видеть лицо Януса, которым Соединенные Штаты повернулись к Ярдли. Обласканного Рафкиндом, его теперь открыто избегали, но за кулисами, вероятно, отношения оставались теплыми. Ярдли мог быть полезен в федеральном масштабе, а ЗОИ Лос-Анджелеса в конечном счете отчитывалась перед федералами. Департамент более чем наполовину финансировало Государственное агентство по защите общественных интересов. Двигаться дальше без ведомственного одобрения было бы политически неверно. Мэри хотела получить это одобрение до исхода дня.
Лос-анджелесское Управление по защите общественных интересов занимало трехуровневый блок на привилегированной западной стороне Второго Южного Комплекса. В ведущем к нему скоростном подъемнике, уходящем в небо наподобие бобового стебля, без видимых опор, словно натянутый человеческий волос и в сечении представлявший собой десятиметровый шестиугольник, ходили три экспресс-лифта. Кабины останавливались только на уровнях, выбранных их пассажирами, в отличие от большинства лифтовых и транспортных артерий внутри Комплекса.
Она уселась в мягкое кресло и ощутила быстрый разгон. Перед каждым открыванием двери лифт замедлял ход, и ей казалось, будто она повисает в невесомости. Это было лишь чуть менее неприятно, чем ощущение тяжести.
