Но Феррейро пришел не один.
– Капитан! – услышала Офелия. – Температура упала. Не понимаю как, но это точно так и есть.
У Феррейро словно сняли камень с души. С того дня, как девочка нашла свою маму всю в крови, доктор боялся, что она осиротеет и что ее нерожденного брата они тоже потеряют. Феррейро старался не подавать виду при Офелии, но он видел страх в ее темных, как у матери, глазах. И знал – если мать умрет, он, доктор, не сможет защитить девочку от человека, стоявшего сейчас рядом с ним. А девочка лежала под маминой кроватью, и сердце у нее в груди отчаянно колотилось…
– И что? Все равно температура повышена.
В голосе Волка Офелия не услышала ни радости, ни тревоги. Ни любви.
– Да, но это хороший знак, – сказал доктор. – Организм реагирует на лечение.
Офелия почувствовала, как мама пошевелилась во сне.
– Слушайте меня, Феррейро. – Голос Волка был холоден как лед. – Если придется выбирать, спасайте ребенка. Вам понятно?
Офелия не могла вдохнуть. Сердце у нее заходилось в крике. Каждое слово Волка было как пощечина горевшей в лихорадке маме.
– Мальчик будет носить мое имя, – продолжал Волк. – И имя моего отца. Спасите его. Если он…
Его прервал внезапный звук взрыва. Офелия слышала – взрыв раздался в лесу. Не только внутри мельницы поселилась Смерть.
Видаль выбежал из дома. Во дворе столпились солдаты. Над пологом леса поднимался огненный столб, пачкая небо серым дымом.
Офелия выползла из-под кровати. Она услышала еще два взрыва, но ей было все равно. Мамино лицо было спокойным – впервые с того дня, когда ее рубашка промокла от крови. Офелия осторожно прижалась ухом к маминому животу.
– Братик! – прошептала она. – Ты меня слышишь? Здесь трудно живется, но тебе скоро нужно выходить.
Она устала плакать, но слезы все равно лились.
– Из-за тебя мама болеет.
Если придется выбирать, спасайте ребенка. Слова Волка снова принесли с собой злость, но Офелия не хотела больше злиться. С этой минуты их против него – трое. Мама, сестра и брат. Как и должно быть.
– Я тебя очень прошу! – зашептала она. – Только об одном-единственном! Когда будешь появляться на свет – пожалуйста, не делай ей больно!
От слез Офелии на мамином одеяле оставались мокрые пятнышки. Как будто вся ее грусть и страх превратились в воду.
– Вот увидишь, мама очень красивая, только иногда подолгу грустит. А когда она улыбнется… Я знаю, ты ее полюбишь. Наверняка полюбишь!
Ответа не было, но Офелии казалось – она слышит, как у мамы под кожей бьется сердце братика.
– Слушай! – Она говорила так, словно давала клятву. – Если ты сделаешь, как я прошу, я возьму тебя с собой в свою страну и ты станешь принцем. Обещаю!
Под кроватью тихонько пискнула мандрагора.
23
Умереть с честью
Партизаны взорвали железнодорожные рельсы и поезд, который вез провизию в ближайший гарнизон. Паровоз застрял в путанице искореженных рельсов, пропахав передней частью землю.
– Я им сигналю, а они ни с места!
Машинист рвался убедить всех окружающих, что он ни при чем. Когда подошли Видаль и Серрано, он бросился навстречу:
– Я тормозил, честное слово! Но было поздно.
Вот дурень. Только виновные так тараторят. Видалю хотелось толкнуть его под помятый вагон или пинать ногами, пока не замрет без движения, как его несчастный паровоз. Но тупица не умолкал, захлебываясь словами.
– Мы с кочегаром еле успели выскочить. Смотрите, что они наделали! Всё в кашу!
Видаль окинул взглядом взорванные рельсы, раскуроченный поезд. Раззор, беспорядок. Вот чего хотят мерзавцы, что окопались в лесу. Хаос! Видаль остановился напротив чудом уцелевшего вагона.
– Что украли? – спросил он военного из числа сопровождающих поезд.
– Ничего, капитан. Они ни одного вагона не вскрыли. Ничего не взяли. Что им было надо – бог знает. Разве что наше время впустую потратить.
Видаль смотрел, как его солдаты суетятся возле поезда, словно муравьи вокруг разворошенного муравейника. Время впустую потратить. Почему-то эти слова застряли в мозгу. Нет, партизаны не стали бы тратить ценную взрывчатку, лишь бы ему досадить. Или стали бы? Он не успел додумать мысль до конца – в лесу прогремел новый взрыв.
Все повернулись на звук. Над лесом поднимался еще один огненный столб. Не приходилось сомневаться, где на этот раз.
Одурачили! С поездом был просто отвлекающий маневр!
Это уже война.
Когда они примчались на мельницу, там все еще шел бой. Взрывы разносили в клочья грузовики, джипы и солдатские палатки. Повсюду валялись окровавленные тела. Видаль с трудом узнал в дыму перепачканного кровью и сажей Гарсеса.
– Капитан, они прямо непонятно откуда взялись!
Видаль оттолкнул его.
Дождь хлестал, как будто само небо сговорилось с проклятыми партизанами. Звери, вот кто они такие. Звери из леса. Из-за дождя и дыма трудно было разглядеть, с какой стороны атакуют, но Видаль все равно не снял темные очки. Пусть его люди видят только свои отражения в тонированных стеклах, пока он не справится с собой. Не то он не удержит маску, и глаза выдадут его страх и ярость.
Их провели, точно лисицу кролики. Его люди, военное снаряжение – все превратилось в бесформенную груду обломков посреди грязной лужи. Видаль слышал, как лес над ним смеется. Лес – и кучка трусливых негодяев, которые прячутся за деревьями.
– Капитан, у них гранаты! – Глаза Гарсеса стали огромными от страха. – Мы ничего не могли сделать!
Все понимали, что капитан найдет виноватого и сорвет на нем злость.
Видаль только сейчас заметил, что двери амбара стоят нараспашку.
Он снял очки, чуть не раздавив их затянутой в перчатку рукой. Гарсес не посмел идти за ним в амбар. Продукты, лекарства… Партизаны забрали все, даже капитанский табак. А двери целы. Их не взорвали, просто открыли и вошли. Видаль осмотрел замок – ни следа взлома.
– Капитан! – Подбежавший Серрано не скрывал своей радости оттого, что сегодня за охрану мельницы отвечал не он, а Гарсес. – Мы окружили небольшой отряд. Они укрепились на холме.
На холме. Хорошо. Там эти звери будут слабы, как кролики. Видаль поправил фуражку на мокрой от дождя голове. Да. На этот раз они не уйдут.
Холм-то был так себе. Единственное укрытие – несколько валунов на вершине.
Видаль сам возглавил атаку, стреляя на ходу и перебегая от дерева к дереву. На этот раз мерзавцы не успеют спрятаться, он их всех убьет! Как всегда, бросаясь в бой, в левой руке он держал часы. Это был его талисман. Треснувший циферблат прижимался к ладони, тиканье часов гнало в атаку. Иногда в этом тиканье слышался металлический шепот: Вперед, Видаль! Я видел смерть твоего отца. Хочу увидеть твою смерть. Долго еще мне ждать?
