– Приступай к работе немедленно, – велел Фавн. – Я только что узнал, что книга может очень скоро мне понадобиться.
Карамес подчинился и сразу же взялся за работу. Но он добавил от себя один ингредиент, не сказав об этом Фавну. В клей для переплета он подмешал несколько своих слезинок, потому что был уверен – чтобы найти дорогу домой, принцессе понадобятся не только мужество и знания, но и любовь.
26
Всего две виноградинки
На этот раз Офелия проснулась оттого, что услышала смех. Тихий, чуть хрипловатый смех в темноте, которая наполняла ее комнату, словно черное молоко.
– Я смотрю, вашей маме гораздо лучше, ваше высочество. – Фавн был весьма доволен собой. – Вы, наверное, очень рады!
Он, казалось, еще помолодел, хотя козлиные ноги все еще поскрипывали на ходу. Кожа, несмотря на древние узоры, была гладкая и блестела в лучах почти полной луны.
– Да, спасибо, – сказала Офелия, с опаской поглядывая на кое-как прикрытую одеялом торбу. – Правда, все получилось не очень хорошо. То есть не совсем как надо.
– Хм? Не совсем? – Кошачьи глаза удивленно раскрылись.
Офелия была уверена, что он уже знает. Наверное, Фавн знает все – и о нашем мире, и вообще обо всех мирах.
– Я… я нечаянно… – прошептала она и протянула Фавну торбу.
Из торбы слышалось чириканье последней феи. Офелия побоялась ее выпустить – вдруг с ней тоже что-нибудь случится.
– Нечаянно? – повторил Фавн с явным недоверием.
Он приоткрыл торбу и зарычал.
Фея вспорхнула ему на плечо. Фавн слушал ее, мрачнея лицом. Наконец он оскалил острые зубы и застонал от ярости.
– Вы нарушили правила! – проревел он, указывая когтем на Офелию.
– Всего две виноградинки! – крикнула Офелия, торопливо вытаскивая из-под подушки завернутый в алый бархат кинжал.
Фавн схватил кинжал и гневно покачал головой.
– Мы совершили ошибку!
– Ошибку? – Офелия сама едва расслышала свой голос.
– Вы нас подвели! – зарычал Фавн, грозно возвышаясь над нею. – Вы не сможете вернуться!
Офелии показалось, что ночь разинула пасть и проглотила ее.
– Я же нечаянно!
– Нет! – вновь прогремел Фавн, прищурив глаза от ярости и презрения. – Вы… не… сможете… вернуться! Никогда!
Каждое слово тяжелым камнем падало на Офелию.
– Полнолуние через три дня! Ваш дух навеки останется среди людей.
Он склонился над Офелией, почти касаясь лицом ее лица.
– Вы состаритесь, как они. И умрете, как они! И даже память о вас… – Он отступил и воздел руку, словно произнося пророчество. – Вы исчезнете без следа. А мы… – Он указал обвиняющим перстом на фею, а затем себе в грудь. – Мы исчезнем вместе с вами. Больше мы не увидимся!
И он растворился в ночи, как будто проступок Офелии превратил и его, и фею в бесплотные тени, которые развеял свет прибывающей луны. Офелия осталась сидеть в постели, и тишину, что наступила после их ухода, наполняли только ее безутешные всхлипы.
27
Сломленный
Как только доктор Феррейро услышал стук в дверь, он сразу понял, зачем его вызывает Видаль. На мгновение ему даже захотелось притвориться, будто не слышит. Что привело его на эту проклятую мельницу – судьба или собственное решение, спрашивал себя Феррейро, шагая вслед за Гарсесом под дождь. Всю ночь лило, и весь день, судя по всему, небо будет плакать.
Очень к месту.
У входа в амбар Видаль мыл руки в тазу с водой. Феррейро не удивился, увидев у него на пальцах кровь. Именно этого он и ожидал. Еще одного сломали.
– Добрый день, доктор! – Видаль снова был бодр и мужественен.
Иногда трудно было не засмеяться, глядя на него, но никто себе такого не позволял – слишком страшным человеком был Видаль.
– Простите, что разбудили с утра пораньше, – сказал он, поправляя рукава. – Но я думаю, нам понадобится ваша помощь.
Рубашка у него была чистая – Видаль всегда об этом заботился. Для тех, кто почти никогда не снимает маску, внешность очень важна, а Феррейро ни разу не видел Видаля без маски. Какой он был в детстве? Неужели и тогда у него был такой пустой взгляд? Были у него друзья? Маска не расскажет.
Идя за Гарсесом, Феррейро старался хоть немного приготовиться, представляя себе, что сделали с пленником. Воображение подкачало. Доктор с трудом узнал мальчика, который не сумел прочитать вслух газету в пещере.
Феррейро едва справился с собой, чтобы руки не тряслись, открывая чемоданчик. Доктора переполняли горе, гнев и бессильное омерзение. Он достал из чемоданчика бинты и антисептик – очистить раны пленника. Мальчик сидел на полу, привалившись спиной к столбу, и баюкал свою руку – если это еще можно назвать рукой. Изо рта у него текла кровь, один глаз так заплыл, что не разберешь – есть ли еще там глаз или уже нет.
Заика… Да, так его называли другие. Он застонал, когда Феррейро стал бережно осматривать его руку. Все пальцы были раздроблены. От одного остался только кровавый обрубок.
– Господи, что вы с ним сделали? – Слова сами вырвались, хотя Феррейро понимал, что умнее было бы промолчать.
Но после того, что он увидел, ум казался величайшей глупостью. Просто бесполезная уловка, чтобы не замечать человеческой жестокости.
– Что мы с ним сделали? Не так уж и много, – ответил Видаль не без гордости. – Но дальше будет лучше.
Видаль подошел к докторскому чемоданчику и вынул оттуда ампулу – точно такие же нашлись около партизанского костра. Феррейро ничего не заметил. Он видел только опухшее лицо мальчика и затуманенный страхом и болью глаз.
– Хорошо, что вы, доктор, всегда под рукой, – промолвил Видаль, стоя у него за спиной. – Это очень удобно.
Феррейро не обратил внимания на его насмешливый тон. У Заики были сломаны четыре ребра – вероятно, от ударов ногами. Доктор слышал, как Видаль приказал Гарсесу вернуться вместе с ним в дом.
«Хорошо! Уходите! – подумал Феррейро, оставшись наедине с несчастным мальчиком. – Пока я вам не сказал, кто вы такие. Найти бы еще название для этого».
– Я рассказал, – прошептал Заика. – Н-не очень много. Н-но рассказал.
Еще способный раскрываться глаз мальчика умолял о прощении. От этого взгляда сердце Феррейро разорвалось на тысячу клочков, как старая тряпка. Сколько тьмы… Это слишком.
– Прости, сынок, – прошептал доктор. – Прости…
Окровавленные губы снова зашевелились, старательно складывая слова. После пыток это стало еще труднее, но в конце концов звуки сложились вместе.
– Убейте меня! – попросил Заика. – Сейчас убейте. Пожалуйста.
