– Печально, – искренне реагирует Жан-Пьер.
– Там среди персонала была женщина. Немка, которая говорила по-русски. Но не помню, чтобы были такие дети. Кажется, что я была одна. Одиночество. Определённо, наиболее яркое из детских воспоминаний, – наконец-то подают мясо, и я начинаю увлечённо есть свой бифштекс, – Но вот постоять за себя я умела уже тогда.
– У тебя это хорошо получается.
– Да.
– Если не против, я всё-таки возьму к мясу красного вина, – говорит Жан-Пьер и делает осторожный знак официанту.
– Как знаешь. Я всё равно больше не вижу смысла сегодня пить. А вот тебя точно развезёт.
Француз наливает себе бокал насыщенно бордового вина и, подмигнув мне, подносит ко рту. Краем глаза я замечаю, что за окном начинается какое-то движение. Вдоль по улице несколькими недлинными цепочками проходят полицейские в касках и бронезащите, вооружившиеся щитами и дубинками.
В зале появляется администратор ресторана.
– Дамы и господа, мы просим прощения, но наше заведение закрывается. В непосредственной близости с нами происходят уличные беспорядки.
Не особо возмущаясь, посетители начинают собираться и выходить. Жан-Пьер встревожено озирается по сторонам. Он хочет встать, но я останавливаю его, положив свою руку поверх его. Это первое наше прикосновение. Что-то внутри меня заставляет меня успокоиться.
– Посидим ещё. Я хочу доесть бифштекс.
– Но… Ты ведь слышала?
– Я просто хочу доесть бифштекс, – повторяю я.
Полицейские на улице торопливо перемещаются в обратную сторону. Одного из жандармов волокут под руки. Каски на нём нет, голова в крови. Стражи закона отстреливаются шашками со слезоточивым газом. В их сторону летят какие-то обломки, камни, и, кажется, уже коктейли Молотова. Пространство за окном заволакивает едким серо-зелёным дымом.
Я доедаю последний кусок бифштекса и бросаю своему кавалеру:
– Ну, пойдём?
– Куда? – непонимающе спрашивает он.
Я осматриваюсь по сторонам. Кажется, администрация и сотрудники ресторана давно сбежали из собственного заведения, словно крысы с тонущего корабля. Я беру со стола недопитую бутылку вина.
– Как ты считаешь, сервис «еда на вынос» был бы здесь «комильфо»? – я отдаю бутылку Жан-Пьеру и, уверенно взяв за руку, увлекаю прочь из ресторана прямо в дым. Чуть пригнувшись, мы короткими перебежками двигаемся, стараясь прижиматься к стене.
– Почему не налево? Так же ближе, – наконец спрашивает француз, отпивая вино прямо из горлышка.
– Там сейчас полиция. Оцепление. И они очень недовольны. Хочешь получить по голове?
– Но мы ведь… Там живём.
– Станут они разбираться. Просто обойдём квартал с другой стороны. Так будет безопа…– я не успеваю договорить, потому что в витрину рядом влетает кусок кирпича. Нас обсыпает мелкими стеклянными брызгами. Я буквально за шиворот затаскиваю Жан-Пьера за какой-то перевёрнутый мусорный контейнер. Он снова присасывается к бутылке. Самообладание и выдержка не его конёк.
Протесты окончательно превращаются в погромы и грабежи. На противоположной стороне улицы двое в натянутых на лица шапках, увлечённо ломают двери небольшой аптеки. Чуть дальше под дикие крики бутылка с зажигательной смесью летит в припаркованный у обочины автомобиль. Я понимаю, что проявлять осторожность в таких условиях становится, напротив, более рискованно.
– Не отставай, понял?! – буквально ору я на ухо Жан-Пьеру, он кивает в ответ, но, кажется, уже плохо соображает.
Всё так же пригнувшись, мы пробегаем несколько домов и сворачиваем за угол. Группа молодчиков, поджигавших машину, замечает нас и устремляется следом, желая, как минимум, поживиться содержимым наших карманов. Я ощущаю, как резко подскакивает уровень адреналина в моей крови. Сердце учащённо бьётся, торопливо подгоняя кислород к мышцам.
– Допил? – спрашиваю я француза и, не дождавшись ответа, выхватываю бутылку из его рук. Впрочем, она действительно пустая, поэтому без раздумий с размаху отправляется в такую же пустую голову ближайшего из нападающих.
Второй решает сбить меня с ног, но натыкается на прямой удар в лицо. Слышится звук ломающегося носового хряща и хлюпание растекающейся крови. Ещё один удар в солнечное сплетение окончательно его успокаивает. Я оборачиваюсь, резко выдыхая воздух. Жан-Пьер в отключке валяется на тротуаре, а какой-то нахал в капюшоне и маске на лице уже шарит по его карманам. По всей видимости, чудак решил, что двое его приятелей справятся со мной без особых проблем. Решив не затягивать процесс, я хватаю его за голову и, надавив всем весом, провожу лицом по асфальту, превращая бессвязно орущую рожу в кровавое месиво.
– Экскюзе муа, пи**р!
Я поднимаю Жан-Пьера с земли и, взвалив на плечо, тащу в сторону нашего дома. Примерно через двести метров мы скрываемся в спасительной парадной. Хорошо, что мой сосед-лягушатник не отличается внушительными размерами, тащить на второй этаж какого-нибудь здоровенного борова было бы намного труднее. Я прислоняю бессознательное пьяное избитое тело к стенке, но так и не нахожу ключей в его карманах.
– Подлец! Неужели ты специально просрал их, чтобы хитростью забраться ко мне в постель? – зло бормочу я себе под нос, открывая дверь своей квартиры. Я затаскиваю Жан-Пьера внутрь, не включая свет, и роняю на кровать словно мешок.
Вряд ли в этой ситуации мне стоит беспокоиться за мою честь. А мириться с вынужденным дискомфортом, мне не привыкать. Поэтому я просто занимаю свободное место и чувствую, как постепенно отключаюсь. 22:31. Я сплю.
* * *
– Вертушка 2 сбита! – кричит черномазый Джек, спрыгивая с верхнего яруса, развороченного взрывом.
Снаружи, не смолкая, бьёт пулемёт. Всюду летит пыль и бетонное крошево. Я меняю рожок Калашникова.
– Б**дь! У них там что?! Патроны не кончаются?!
– Надо попробовать понизу, – говорит Джек, я киваю в ответ.
По разбитым до состояния песка ступеням мы быстро спускаемся, почти съезжаем вниз. Там в узких полуразрушенных кварталах ещё больше пыли и дыма.
– Как у негра в жопе, – шутит Джек, улыбаясь своей белозубой улыбкой. Вполоборота он напоминает мне молодого Рэя Чарльза.
Короткими перебежками мы двигаемся вдоль изрешечённых пулями стен. Крупнокалиберный пулемёт продолжает планомерно работать по верхнему ярусу. Там сейчас не поднять головы. Уверена, снайперы тоже не дремлют.
В чёрном просвете окна мелькает фигура в белом.
– Джек! На 2 часа! – выкрикиваю я, вскинув автомат, сама даю очередь в темноту и, судя по короткому стону, попадаю.
– Готов, – констатирует мой напарник, в упор пристреливая второго даиша, – Не останавливаемся. Они тут лезут из каждой дырки.
Стараясь не подставляться, мы постепенно продвигаемся к точке посадки. Улочка раскрывается в небольшую рыночную площадь, которую простреливают насквозь. Впереди трое бойцов в сирийской форме, заняв укреплённую огневую позицию, ведут активный огонь по окопавшимся напротив даишам. Мы используем их бойкую стрельбу, чтобы отдышаться самим. Один сириец, заметив меня, улыбается из-под аристократически подвивающихся усов, и игриво машет рукой. Я мысленно называю его Синдбадом.
