Над нашими головами с диким грохотом довольно низко проходит пара истребителей. Кажется, что даже макушки деревьев от их полёта начинают тревожно трепетать. Я, конечно же, не успеваю увидеть, что это за машины, но очевидно, что снова американцы. Здесь действует только их авиация. Интегралисты располагают только старыми вертолётами советского образца и устаревшими средствами ПВО, из которых всё же кого-то периодически сбивают.
Продолжая двигаться узкими тропками и, избегая дорог, к вечеру мы, наконец, добираемся до пункта назначения. Этот город когда-то был существенно больше того, где мы остановились, но война его не пощадила. Большинство домов практически полностью разрушено. Нет никаких признаков жизни.
– Здесь живёт хоть кто-нибудь? – спрашивает Жан-Пьер мальчишку.
– Прячутся, – коротко отвечает тот.
Пока мы пересекаем развалины в поисках адреса, который нашёл мой пронырливый журналист, я несколько раз замечаю среди выбитых окон осторожное движение. Я чувствую, что десятки, а может и сотни глаз, тайно наблюдают за нами. Что-то внутри придаёт мне уверенности, не позволяя бояться этих взглядов. Я знаю, что эти люди не опасны. Они напуганы, потому что война загнала их в норы, заставила прятаться словно крыс.
Несколько раз небо над нами пересекают натовские беспилотники, заставляя укрываться в развороченных взрывами подъездах. Что они тут высматривают? Это подозрительно. Вскоре, мы оказываемся у дома с адресом, найденным Жан-Пьером. Не похоже на жилой дом. Какой-то большой комплекс из нескольких зданий с арками и перемычками. Скорее, какая-то больница, если сейчас вообще можно понять, что здесь было.
Мы поднимаемся по широкой и пологой наружной лестнице, оказываясь в просторной рекреации второго этажа. Когда-то здесь были большие стёкла от пола до потолка, через которые, очевидно, освещался весь этаж. Теперь это просто большие сиротливые прямоугольные проёмы, ведущие с улицы внутрь здания.
Внутри в широких коридорах и залах мы находим людей. Много людей. Старики, женщины, дети, много раненых… Они жмутся к стенам, завидев нас. По полу разбросано какое-то тряпьё, упаковки из-под продуктов, пустые бутылки. Очевидно, они прячутся тут неделями.
Жан-Пьер достаёт из кармана бумажку с именем женщины, которую нашёл по телефонному справочнику. Он спрашивает, кто может её знать. Но никто не знает. Один бородач с забинтованной рукой, сидящий в углу, вдруг отзывается на его вопрос:
– Какое вам дело до неё?
– Я журналист. Я звонил ей…
– В таком случае, ты опоздал. Старуха умерла на прошлой неделе. Я сам хоронил её, – мрачно отвечает мужчина.
Жан-Пьер растерянно оглядывается на меня. Я пожимаю плечами. Отправляться сюда, рассчитывая на такую ненадёжную зацепку, было действительно верхом наивности.
Неожиданно люди оживляются, начиная прятаться в глубине коридоров. Мы оборачиваемся. На площадку перед больницей въезжает два грузовика. Похоже, это часть той колонны, которую мы видели. Из машин как горох высыпаются солдаты в форме НАТО. Они не успевают рассредоточиться, как попадают под миномётный обстрел. Между больничными корпусами оказывается замаскированная огневая точка интегралистов. Один из грузовиков моментально загорается и взрывается. Уцелевшие солдаты разбегаются. Откуда-то с крыши больницы по ним начинает работать снайпер. Кажется, разведка с дронов не помогла американцам избежать засады. Не понимая, откуда ведётся огонь, они открывают беспорядочную пальбу по больничному корпусу.
Несколько пуль ложатся в стену рядом с местом, где находимся мы. Кого-то из гражданских сзади убивает. Я всем телом вдавливаю Жан-Пьера в бетонный пол, чтобы он и не думал рыпаться. Цыганёнка учить этому не надо, он, словно афганская змея, притаился за растрескавшейся колонной.
Снайпер на крыше заканчивает стрельбу и, похоже, меняет позицию. Натовцы перегруппировываются и отрядами по 3-4 человека выдвигаются к больнице, нервозно держа на прицеле чёрные окна и проёмы. У людей не выдерживают нервы. Несколько человек решают перебежать через рекреацию в соседний коридор. Моментально среагировав на движение, солдаты открывают по ним огонь.
– Боже, они же убивают людей! – истерит француз подо мной.
– Молчи! – рычу я на него, мысленно умоляя, чтобы снайпер снова вернулся, но он всё не появляется. Неужели, его всё-таки сняли?
Солдаты находятся уже не более чем в десяти шагах от нас. Ещё немного и здесь, да ещё и в этой форме, мы окажемся трупами. Мысленно я считаю до пяти, а потом открываю огонь. Очередь бьёт первым двум натовцам прямо по лицам, выворачивая им мозги наружу. Третий, получив ранение в шею по касательной, успевает упасть за одну из колонн. Сзади снова возникает суматоха, люди пытаются спрятаться подальше от выстрелов. Я затаскиваю Жан-Пьера за колонну, поглядывая, высунется ли раненый американец. Но он уже не боеспособен. Зато его приятели с улицы снова открывают огонь вслепую по чёрным окнам.
С другой стороны, снося стальное ограждение, на площадку влетают БТР-70 и кустарно бронированный ЗИЛ. С башни в спину американцам начинает глухо стучать танковый пулемёт. Они в свою очередь перестают бить по больнице и ретируются в проход между корпусами. Наконец-то мы можем разогнуться. ЗИЛ, резко развернувшись буквально на пятачке, въезжает своим задом по лестнице прямо в рекреацию. Из кузова выскакивают двое бойцов Венгра.
– Сначала бабы и дети! – выкрикивает один. Люди устремляются в спасительный грузовик. Я хватаю парнишку-проводника и подталкиваю в кучу к остальным. В панике вместе с женщинами пытается пролезть какой-то мужик и без разговоров получает пулю в голову. Суматоха быстро стихает.
Завидев и узнав нас, боец, делает приветственный жест:
– Забрать?
– Да, мы сваливаем, – киваю я.
Какое-то шестое чувство заставляет меня посмотреть наверх. На больницу заходят два ударных беспилотника, которые до этого маячили над городом. Понимая, что произойдёт через секунду, я, не раздумывая, перекатываюсь к краю рекреации, сбивая с ног и увлекая за собой француза и чуть притормозив о ступени лестницы, падаю на первый этаж. Жан-Пьер падает на меня, по ощущениям, ломая мне пару рёбер.
Первая ракета вспарывает брюхо БТРу, скрывая его за огненной вспышкой. Вторая уходит под днище ЗИЛа и чуть подбрасывает его. Две другие отправляются прямо в черноту рекреации, детонируя где-то в чёрных коридорах и превращая весь второй этаж в пылающий ад.
Прижав к себе Жан-Пьера рукой, я закрываю глаза. Сверху сыплется бетонная крошка. Сознание постепенно покидает меня. Кто-то зовёт меня по имени. Передо мной маленькая девочка в светлом платье. Человек в военной форме кладёт ей руки на плечи и нежно говорит:
– Ну, всё, Верочка, нам пора.
* * *
6:42. Звенящая тишина. Я обнаруживаю себя идущей по развалинам первого этажа больницы. Рекреация сверху полностью уничтожена взрывом. Бетонные плиты раскрошены и покрыты копотью, из них словно рёбра торчит погнутая арматура. Догорает упавший с разрушенной лестницы ЗИЛ. Вокруг десятки разорванных тел: части рук и ног, вырванные из животов кишки, просто какие-то бесформенные куски мяса…
