И умильно так снизу вверх в глаза заглядывает, нарочно игнорируя пыхтящее от злости «официальное лицо».
— Уважаемые… — почти льстиво начал я, но затем резко сменил «тональность» голоса и ауры, отчего окружение разом аж просело. — Исчезли. Сейчас. И без начальства не возвращаться. Что касается уничтоженных существ, то я, Кетцалькоатль Амитола… хм... Штейн, правом «первых стражей» и полномочиями основателя одного из двадцати семи изначальных родов объявляю пятерых жнецов виновными в пожирании душ и приговоренными к развоплощению. Приговор обжалованию не подлежит и приведен в исполнение. Плененные души получили свободу и тоже ушли на перерождение, минуя пространство чистилища. Все материалы и доказательства вины развоплощенных будут предоставлены по первому требованию в совет либо частным лицам при наличии у них допуска красного уровня.
— Карис! Не-е-е-ет! — пронзительный вопль за спиной заставил нас всех резко обернуться. — Убийцы! Убийцы! Карис, сыночек...
— Жанна! — почти одновременно вскрикнули с другой стороны. — Прародители! Ржу вам всем в глотку, где моя дочь?!
— Кто пустил в зону гражданских? — предчувствуя новый виток истерик и разборов, зло рявкнул я, и под моим взглядом хранители снова присели, а потом кинулись в разные стороны как горошины из разорванного мешка. Исполнять свои прямые обязанности.
— Это члены совета и, как нарочно, все с красным уровнем, — хмыкнула у меня за плечом Ната. — Идите, разбирайтесь с родней, пока лорд Штейн по указке своей леди тут всех не перебил, а я поговорю с родителями мальчишки. Я же видела, что ты с ним сделал. И до сих пор под впечатлением. Как ты смог… ладно, уровень твоего контроля — это отдельный разговор. Отсортировал души филигранно. Но ведь ржавеныш пытался сожрать твоего Мастера. Я бы раздавила и не задумалась даже, в чистилище вслед за хозяином, а ты…
— Еще я с безмозглыми детьми не воевал, — вышло ворчливо и самую малость смущенно. Не люблю, когда в мою «сентиментальность» пальцем тыкают и любопытствуют. Потому что это не сентиментальность ни ржи, а обыкновенный здравый смысл и жизненный опыт тысячелетий. Наказывать ничего не соображающего под жесткой привязкой младенца и взрослого осознанного гада одинаково — это глупо и нерационально. Всё. Если была бы возможность оставить мелкого в его теле, при этом очистив от съеденного, — я бы, даже не задумываясь, провернул фокус. Но времени было слишком мало, и выбор стоял четкий — либо он, либо мой Мастер. По-хорошему, для меня это даже не выбор. Повторись это еще хоть сотню раз, сделал бы то же самое.
— М-да… Ладно-ладно, не лезу. Пойду скажу жене Виртова, чтобы не убивалась и не орала попусту, а брала своего ретрограда за яй… кхм... за грудки и волокла делать новое тело сыну. Его душа вон уже к матери почти прилипла. Родится у них, конечно, чистый лист, без навыков и памяти о произошедшем, но оно и к лучшему. Надеюсь, после всей этой ржи они сумеют нормально воспитать свой второй шанс. А мы проследим.
— Послушал бы кто из аборигенов спирали наши разговоры, приняли бы за богов, — весело усмехнулся я.
— А разве не уже? Древняя крылатая… хм... ящерица? Или как там тебя изображали?
— Ну да, не стоило нам с Майей играться с той доской для воздушного серфинга. Ну кто ж знал...
— Жанна! — нас перебил-таки лорд Штейн, пробившийся сквозь почти нерушимый строй проштрафившихся и оттого особенно рьяных хранителей. — Отвечай, Оружие! Что ты сделал с моей до…
— Па, ты совсем оржавел? — невежливо перебила Зефирка, выныривая из-под моего локтя, где всё время разговора сидела притихшая, только широко раскрытые локаторы шевелились да глаза заинтересованно сверкали. — Ты глава клана или где? Чего ты орешь на публику как потерпевший?
Глава 53. Зефирка
— Жанна? — Отец окинул меня взглядом и снова повернулся к Кексу, бросив мне: — Замолчи, пожалуйста! И не вмешивайся в разговоры взрослых! С тобой мы потом отдельно поговорим!
— Так. — Я сама почувствовала, какая неприятная у меня улыбка, когда оттолкнула свое Оружие чуть назад, сделала шаг и выпрямилась перед отцом. — Лорд Штейн, не уделите мне пару минут для приватного разговора? Прямо сейчас.
Фу, какой голос противный. Взрослый, холодный, безэмоциональный и… противный, короче. А куда деваться? Он у меня есть, и я умею им пользоваться. Понимаю, для папы это неприятный сюрприз. Но ему пора вообще-то и такие вещи о своей дочери знать. Он большой мальчик. Справится.
— Дочь! Ты что, хочешь устроить перепалку на улице?! Я прекрасно понимаю, что у тебя сейчас переходный возраст, гормоны шалят и кажется, что все мы, старики, дурные и недалекие! А ты — которая еще даже академию не закончила — вся из себя прогрессивная, всезнающая и всепонимающая. Но как бы то ни было, мы твои родители! Неужели мы настолько ошиблись в твоем воспитании...
— Знаешь, папа, — я потерла лоб и посмотрела отцу в глаза, — мне неприятно тебе это сообщать, но именно ты пытаешься устроить скандал на людях. Я понимаю, переволновался, и только поэтому еще не забрала свое Оружие и не ушла доделывать дела, которые без нас никто не сделает. Давай отойдем и поговорим нормально, как взрослые жнецы. А то у меня впечатление, что я выросла, а ты… кхм. Пошли.
И совсем как мама быстро подхватила отца под руку, увлекая в ту сторону, где не толпился народ.
— Не упирайся, что ты как маленький, — бухтела я, увлекая его за собой. — Пап, куча народу вокруг, нашел время ругаться. Маме настучу на тебя, будешь знать!
Отец пару секунд смотрел на меня прожигающе-недоуменным взглядом, а потом вдруг засмеялся и обнял за плечи.
— Ты не выросла, — уже намного тише буркнул он. — Для меня, во всяком случае. Поймешь, когда у тебя такое же маленькое появится и начнет с пеленок права качать. А потом из этих же памперсов полезет на наркодилеров. Вот посмотрю я на тебя тогда, взрослая наша.
— Не дай прародитель! — хмыкнула я, прижавшись к папиному боку и потеревшись щекой о его плечо. — На цепь посажу. Па-ап, я тебя люблю. И маму. Как вы столько лет со мной выдержали?
— Маме обязательно тоже это скажи, вон она иде… бежит.
— Жанна! Доченька! Жанночка! — кинулась на меня мать с объятиями, заливая и так потрепанное платье слезами. — Глупый, несносный ребенок! Ну куда ж ты полезла! Мы с отцом чуть не ушли на перерождение, когда поняли что ты… — всхлип, — что ты тут… у-у-у...
— Ма, ну ты еще. — Я вдруг почувствовала себя по-настоящему взрослой, и чего-то мне так грустно стало оттого, что теперь родители — это не всесильные предки, за спиной у которых можно спрятаться от любой беды. Нет, теперь от беды надо заслонять их… — Ма, ну… ну поплачь, да. Легче станет. Па, найдешь ей попить чего-нибудь? Во, спасибо. Мам, глотни, это сок. Вот, умничка.
От Кекса молча пришла волна одобрения, и он медленно, будто слегка опасаясь, подошел ближе к нашей композиции.
Всё еще всхлипывающая мама кинула на него недобрый взгляд, словно отсканировала с ног до головы.
