При всем этом служебный вход с заднего фасада выглядит просто функциональным, не более того. Туда мы и приехали — Черити на помятом семейном минивэне; мы с Томасом и Мышом — на не менее пострадавшем в бою прокатном фургоне Мадригала. Мы с Мышом вышли. Томас остался. Я нахмурился.
— Надо найти место, где бы эта тачка не бросалась в глаза, — объяснил он. — На случай, если Мадригал объявит его в угон или еще чего.
— Думаешь, он может нам угрожать? — спросил я.
— Не в открытую, — уверенно ответил Томас. — Он скорее шакал, а не волк.
— Мысли позитивнее, — посоветовал я. — Может, Пугало повернулось и догнало его.
Томас вздохнул:
— Мечты, мечты... Он скользкая мелкая крыса, но он выживет. — Мой братец поднял взгляд на церковь. — Я посторожу здесь. Как разберешься с делами там, выходи.
До меня дошло. Томас не хотел ступать на освященную территорию. Как вампир Белой Коллегии он был настолько близок к людям, насколько это вообще возможно для вампира. Я знал, что освященные объекты не оказывали на него особого действия. Так что дело тут не в сверхъестественной аллергии. Дело просто в восприимчивости.
Томас не хотел заходить в церковь потому, что не питал иллюзий относительно того, что Всевышний и его ведомства будут от него в восторге. Как и я, в делах мирских он предпочитал не высовываться. И уж если он вернулся к прежнему образу жизни, то и на экране теологического радара он явно старался не засвечиваться. Хуже того, вступи он в такое место, и это могло бы заставить его усомниться в избранном им пути — а значит, снова рваться на части.
В общем, я понимал, что он чувствует.
Я не бывал в церкви с тех пор, как коснулся рукой монеты Ласкиэли. Блин, да у меня в башке сидел гребаный падший ангел... ну по крайней мере факсимильная копия. Если это не оплеуха Богу, то уж и не знаю, как это назвать.
Однако мне нужно было делать свою работу.
— Будь осторожен, — вполголоса посоветовал я. — Позвони Мёрфи. Скажи ей, что происходит.
— Ты бы отдохнул, Гарри, — ответил Томас. — Вид у тебя паршивый.
— У меня всегда вид паршивый, — гордо заявил я и протянул ему руку. Он осторожно сжал мои пальцы своими, сел в Мадригалов фургон и уехал.
Я кивнул, подошел к служебному входу и постучал. Я снова был в своей кожаной куртке — для Дэниела нашлось одеяло. И плевать на жару. Мне нужна защита. Привычная тяжесть на плечах приятно успокаивала.
Фортхилл открыл дверь на мой стук полностью одетый — вплоть до стоячего воротничка, неестественно белевшего в ночи. Взгляд его голубых глаз скользнул мне за спину, на стоянку, и он без лишних слов поспешил к машине Черити. Я последовал за ним. Вместе мы разгрузили машину. Алисия отвела в дом младших братьев и сестер, Фортхилл с Черити перенесли туда же Дэниела, я старался не отставать от них с двумя так и не проснувшимися младшими под мышками.
Фортхилл проводил нас в кладовую, которая в экстренных ситуациях служит у него спальней для беженцев. С полдюжины сложенных раскладушек стояли у стены; еще одна стояла на полу, занятая кем-то, с головой укрытым одеялом. Фортхилл и Черити уложили сначала Дэниела, потом остальных.
— Что случилось? — спросил Фортхилл вполголоса, чтобы не разбудить спящих. Голос его звучал совершенно спокойно.
Мне не хотелось слушать, как Черити рассказывает об этом.
— Ноги затекли, — сказал я им. — Надо выйти, размять. Найдете меня, когда Дэниел придет в сознание?
— Очень хорошо, — кивнула Черити.
Фортхилл, нахмурившись, переводил взгляд с нее на меня и обратно.
Мыш не без усилия встал и, хромая, подошел ко мне.
— Нет, малыш, — сказал я ему. — Оставайся здесь и сторожи детей.
Мыш улегся обратно с почти благодарным вздохом.
Я повернулся и пошел. Мне было все равно, куда идти. Слишком много всякого вертелось в моей голове. Я просто шел. Само по себе движение не панацея, но я достаточно устал, чтобы оно не позволяло мыслям и эмоциям захлестнуть меня с головой. Я шел по коридорам и пустым помещениям.
Я оказался в зале. Мне приходилось бывать на стадионах меньшего размера. Сияющий полированный паркет покрывал весь пол здания. Поперек нефа тянулись ряды деревянных скамей, а с другой стороны от меня возвышался потрясающей красоты резной алтарь. Вместе с балконом и хорами зал вмещает больше тысячи человек, и по воскресеньям здесь проводится восемь служб на четырех разных языках.
Но помимо размеров и красоты, здесь имеется и еще кое-что, отличающее храм от обычного здания. Я ощущаю здесь негромкую энергию, глубокую, согревающую и ободряющую. Здесь спокойно. С минуту я постоял в пустом зале, закрыв глаза. Мне нужен был покой — столько, сколько возможно. Потом я медленно пересек помещение, невольно восхищаясь его красотой, и поднялся на балкон, в темный угол.
Я сел и прислонил голову к стене.
В голове моей зазвучал голос Ласкиэли — очень тихий и какой-то странный. Грустный.
Здесь красиво.
Я не стал утруждать себя ответом. Я даже не посоветовал ей убраться. Я подвинул голову так, чтобы она оказалась в самом углу, и закрыл глаза.
Проснулся я от шагов Фортхилла. Я не стал открывать глаза в надежде на то, что, увидев меня спящим, он уйдет.
Вместо этого он уселся в паре футов от меня и принялся терпеливо ждать.
Уловка не сработала. Я открыл глаза и посмотрел на него.
— Что случилось? — тихо спросил он.
Я сжал губы и отвернулся.
— Ничего страшного, — так же тихо произнес Фортхилл. — Если вы хотите рассказать мне, об этом не узнает больше никто.
— Может, мне не хочется говорить, — буркнул я.
— Разумеется, — кивнул он. — Но если вдруг захотите, мое предложение остается в силе. Порой единственный способ вынести тяжелое бремя — это поделиться им с кем-то. Выбор за вами.
Выбор.
Иногда мне кажется, что это было бы просто замечательно — не иметь выбора. Если бы у меня не было выбора, я не смог бы облажаться.
— Есть вещи, которыми я не стал бы делиться со священником, — сказал я не столько ему, сколько размышляя вслух.
Он кивнул. Потом снял воротничок и отложил в сторону. Он устроился на скамье поудобнее, полез в карман и извлек оттуда плоскую серебряную фляжку. Отвинтил крышку, сделал глоток и протянул фляжку мне.
— Тогда поделитесь ими с вашим барменом.
Я невольно усмехнулся в ответ. Потом тряхнул головой, взял фляжку и отхлебнул. Превосходный мягкий скотч. Я сделал еще глоток и рассказал Фортхиллу о том, что произошло на конвенте и как это выплеснулось в дом Карпентеров. Он слушал. Мы передавали фляжку из рук в руки, пока она не опустела.
