— Но как же тогда она звонила с его телефона?
— Утром он был в доме, Сашенька показывала ему эскизы, а потом он уехал на работу.
— А как там Маша? — Он, стыдясь собственных расспросов, переменил тему.
— Она еще спит. И мой внук Даник тоже. Я накормила их борщом и телячьими котлетами, так что не переживайте, с девочкой все хорошо.
— Спасибо вам, Ольга Дмитриевна.
— И вам тоже спасибо — у вас такая талантливая жена! Спасибо, что позволили ей проявить себя!
После разговора с этой Ольгой Дмитриевной у Валерия остался какой-то нехороший осадок в душе. Ему было стыдно за то, что он продемонстрировал чужому человеку свое недоверие жене, выказал свое раздражение. А ведь Саша просто потеряла телефон или где-то забыла. Ничего криминального, к счастью, не произошло. Машенька с Ольгой Дмитриевной, Саша работает, а почему же ему, Валерию, так неспокойно? Неужели он никак не примет тот факт, что Саша выпорхнула из дома, что она вернулась на работу, что она имеет на это полное право. Больше всего он боялся признаться себе в том, что потерял свою власть над ней, власть, которую придумал он сам и которой, конечно же, не существовало. Просто жена сидела дома по уходу за ребенком, вот и все! Некоторые женщины были бы рады вообще всю свою жизнь сидеть дома и растить детей, другие созданы для другого. Вот как Саша, к примеру.
Но почему же на душе так скверно? Да еще результатов экспертиз ждать! А в голове такая каша!
Кроме того, он не закончил допрос Халина. Сейчас этот любитель женщин наверняка дома, с женой, клянется ей в вечной любви, а сам трясется от страха — ведь это он снимал квартиру, в которой убили человека. Почему молчит и не признается в том, что встречался там с Ларисой Вершининой, женой убитого? Неужели не понимает, что в квартире полно их следов и их любовная связь будет доказана? Хотя, конечно, он напуган. И как, находясь в таком состоянии, взять и признаться в том, что убит муж любовницы? Это все равно, что признаться в убийстве! Алиби — вот чего ему не хватает! Крепкого и надежного алиби.
Вот почему Седов, понимая, что у Халина всего два варианта — либо сбежать, либо договориться обо всем с женой, отправился к нему — продолжить допрос.
Версия насчет мести жены, уставшей от измен мужа, была шита белыми нитками. История с посудомоечной машиной была сколочена наспех и грубо. Вера Халина топила своего мужа по всем законам трагикомедии — это был смех сквозь слезы. Как тут было не взять отпечатки ее пальцев? Мало ли что…
Отсутствие алиби у Ивана позволило Седову надеть на него наручники и привезти обратно в следственный кабинет.
— У вас здесь курить можно? — спросил Иван, которого колотило от нервного озноба.
— Вообще-то нет, но я открою окно — курите, — Седов снял с него наручники.
— Спасибо. — И он, достав сигарету, щелкнул зажигалкой и жадно втянул в себя дым.
Седов посмотрел в окно. Половина десятого вечера. Где Саша? Почему не звонит? Не дает о себе знать? Может, позвонить еще раз Ольге Дмитриевне?
— Скажите, откуда у вас этот странный зонт?
— Какой еще зонт? — испуганно встрепенулся Иван, быстро моргая (Седов обратил внимание на то, что веки у него красные). Он явно не ожидал такого вопроса.
— Ну, такой, прикольный, как принято сейчас говорить. Черный зонт с белой бабочкой, мужским цилиндром… Заметил в вашем кабинете.
— Друзья для прикола подарили.
— Какие друзья?
— Да я уж и не помню… Может, выиграл конкурс на корпоративе? Правда — не помню. Он у нас уже много лет.
— Для какой цели вы снимали квартиру у гражданки Рыжовой?
— Я встречался там с Ларисой Вершининой, — произнес Халин с убитым видом. — Но не знал, что он за нами следит.
— А с чего вы взяли, что он следил за вами?
— Но как-то ведь он оказался в той квартире, значит, выследил, понял, что она ездит туда, встречается со мной.
— Это вы его убили?
— Да что вы такое говорите?! Никого я не убивал! Меня тогда вообще там не было!
— Это Лариса Вершинина попросила вас убить Михаила?
— Ну конечно, нашли убийцу. Хотите повесить на нас всех собак. Но я на самом деле не знаю, как вам доказать, что ни я, ни Лариса никого не убивали!
— Тогда вспоминайте, где вы были двадцать пятого сентября между одиннадцатью и двенадцатью часами дня.
— Да я мотался по городу, у меня были встречи… И одна, как назло, в кафе напротив Театра Луны, и я там был примерно в это же время. Но даже если я и найду этого человека, с которым там встречался и разговаривал, то он скажет вам, что я выходил на улицу покурить. А ведь это в двух шагах от того самого дома, где все и произошло. Так что у меня нет алиби. А моя жена… Да она просто спит и видит, как бы избавиться от меня. Подставила меня по полной. Хотя и ее тоже можно понять. Я причинил ей много боли. Думаю, правильно было бы с ней развестись, но все это казалось таким сложным…
— Теперь, когда Вершинина нет, ваша любовница станет владелицей мебельного предприятия, к тому же — свободной женщиной, и вы смогли бы пожениться.
— Вот зачем вы мне все это говорите? Говорю же — ни я, ни Лариса не убивали Михаила!
— Вы осознаете, что у вас был мотив? Что квартиру, в которой зарезали Вершинина, снимали вы. И вы же были любовником его жены.
— Но я не убивал!
— Скажите, кто сделал на зеркале эту надпись помадой? — Седов показал снимок зеркала, который ему прислала Рыжова.
— А откуда это у вас? Надо же… Как кто? Лариса, конечно! Кто же еще?! Или вы думаете, что я вожу туда разных женщин? Там бывала только Лариса. А написала она это просто в шутку… «Ваня Халин — дурак!» Она иногда вела себя, как ребенок. Она очень веселая, на самом деле. Это брак с Вершининым чуть не сломал ее, не уничтожил.
— Она ненавидела своего мужа?
— Да, это так. Понимаю, что не должен был этого говорить, но Вершинин был деспотом, очень неприятным человеком и плохим мужем. Она мне такого про него наговорила…
Седов слушал его и поражался тому, каким глупым может быть в растерянности человек. Ему бы молчать, а он продолжает топить себя. А заодно и вдовушку. Вот кто его тянул за язык и заставлял говорить, что они вместе с любовницей испытывали неприязнь к Вершинину?
— Понимаете, Халин, эта надпись на зеркале вряд ли возникла в результате какой-то игры. Хотите, я расскажу вам, как все было на самом деле?
Иван посмотрел на Седова с какой-то обреченностью во взгляде, словно на самом деле поверил в то, что следователь на основании одной лишь фразы, написанной помадой на зеркале, мог смоделировать себе ситуацию, при которой она возникла.
— Лариса попросила вас избавить ее от ненавистного мужа, а вы ей отказали. Испугались. Тогда она начала настаивать, рассказала еще несколько случаев из своей семейной жизни, где она изображалась жертвой, и все это, чтобы вызвать в вас жалость к ней и подогреть ненависть к ее мужу. Но когда и эта провокация не подействовала на вас и вы, быть может, попытались привести ее в чувство, как-то успокоить, урезонить ее, ведь речь шла об убийстве (!), она, испугавшись вашей реакции, скорее всего, превратила это в шутку. Но поскольку она была возбуждена и злилась теперь уже на вас, ведь она как бы призналась вам в своем намерении избавиться от мужа, а вы не поддержали ее и, быть может, осудили, она и написала это на зеркале. Мол, дурак ты, Халин, счастья своего не понимаешь и выгоды. Вот убил бы Вершинина, мы были бы свободны и богаты. Истерика, отчаяние, боль, разочарование — вот что двигало ею. Вы поссорились, причем крепко, и тогда она взяла что-то тяжелое и разбила зеркало, как бы выпустила из себя всю злость и раздражение.
