— Завтра приступать? — деловито спросила Степа.
— Завтра мы идем на похороны. Владимиром Владимировичем займешься послезавтра. Но нам еще надо изменить тебе внешность, чтобы Зорькин тебя не узнал.
— Мне? Внешность? — Степа испугано схватилась руками за лицо.
— Не бойся, это не больно. Заедем к Куропаткину. Он даст тебе паричок поносить, научит, как делать макияж. Знаешь, иной раз подкрасишься по-другому и сам себя не узнаешь.
— Я вообще не крашусь.
— Зря, Степа, зря. Стиль «а-ля-натурель» в моде только у девушек до пятнадцати лет и у бабушек после семидесяти пяти. Губы и ресницы нужно красить и не для кого-то, а, прежде всего, для себя, чтобы ненароком не испугаться своего изображения в зеркале.
— Ладно, я согласна.
Глава 16
В день похорон мы подошли к дому Богомолова как полагается — за час до выноса тела. Во дворе гудела толпа — Федор Петрович был известным в городе человеком. Все магазины сети «Сытый желудок» сегодня не работали — подчиненные хотели проститься с хозяином. Коллеги, многочисленные партнеры и поставщики так же были здесь. Мелькали знакомые лица из мэрии, обладминистрации, налоговой инспекции и санстанции. Не берусь посчитать, сколько человек пришло проводить Богомолова в последний путь.
— Людей-то! — воскликнула Степа. — У нас во всем поселке столько не будет.
— Сравнила ПГТ и областной центр. У нас область размером с Британские острова, — ответила Алина. — И жителей не меньше, чем во всей Англии.
— Кстати, об Англии, знакомых лиц не замечаешь?
Мы стали осторожно оглядываться вокруг. Вскоре в толпе мы отловили взглядом Сашу, потом чуть вдалеке «мисс Экстравагантность» Марфину, Зорькина и Штурма. Эти стояли втроем и о чем-то беседовали, надо думать, о покойном. У всей троицы были скорбные лица и гвоздики в руках, три одинаковых букета, перевязанные черными траурными ленточками.
— Как будто в одном магазине покупали, — отметила Степа.
— О! Тут мадам Орешкина, — воскликнула Алина. — Только она без Мафусаила.
— Как же так?
— Я думаю, чтобы не расстраивать пса. У пуделя психика тонкая, таким обилием народа можно легко ее травмировать. А вот и Антон Зуев, приближается к Лидии Федоровне. Она мило с ним щебечет. Интересно, о чем?
— Приглашает на работу в секретари, — предположила Степа. — А он, похоже, отказывается, — Антон действительно хмурился и отрицательно мотал головой.
— Все пришли, кроме Вени и Аси, но у них уважительные причины — ноги. У Аси швы еще не сняли, а Вене до сих пор больно наступать на ногу. Ему надо сходить в больницу, а он, дурачок, боится.
— Да, задача не упростилась. Марина, обрати внимание на ту женщину, — Алина толкнула меня в бок и зашептала на ухо: — По-моему, это и есть Мамонтова. И возраст сходится и комплекция. Именно так мне ее описали.
Рядом с входом в подъезд стояла высокая женщина плотного телосложения. На вид ей было лет пятьдесят пять или около того. В руках она держала огромный букет пурпурных роз. Не смотря на лишние килограммы, выглядела она очень элегантно, на ней был темно-серый дорогой костюм, который очень хорошо смотрелся в комплекте с черным ажурным платком, покрывающим хорошо причесанную голову. У женщины была гордая осанка, прямая спина и высокий бюст. Определенно в ней было что-то царственное. Время от времени к ней подходили люди и, склоняя головы, говорили какие-то слова, она коротко отвечала и иногда подносила платок к глазам.
— Да, это она. И многие относятся к ней как вдове, — ответила я Алине. — Интересно получается — покойник один, а вдовы две.
Из подъезда стали выходить люди с венками, появилась крышка гроба и, наконец, вынесли самого Богомолова. Сразу за гробом вышла во всем черном Ольга Сергеевна. Она не плакала, глаза ее были сухими, но неестественная бледность настораживала, казалось, что вдова в любую секунду может упасть в обморок. Ее под руку поддерживала медсестра, держа наготове ватку с нашатырем.
Минута молчания. Ольга Сергеевна коснулась губами лба Федора Петровича и кивнула головой. Шестеро мужчин подхватили гроб на плечи и понесли по улице. Процессия выстроилась в колону и прошествовала за гробом.
— Обрати внимание на Мамонтову, — Алина с удивлением смотрела в сторону экс-жены. Та, не стесняясь своих слез, ревела по-бабски, вытирая лицо платком. — Ничегошеньки не понимаю. Что означают эти слезы? Неужели так скорбит?
Я только пожала плечами. Если Лариса Мамонтова не причастна к смерти бывшего мужа, то, возможно, так оно и есть — до последнего дня он оставался для нее близким и любимым человеком. А если смерть Богомолова на ее совести, Мамонтова первостатейная лицемерка, и это не более чем слезы сытого крокодила. Ведь как заведено у этих рептилий? Съел жертву, а потом слезы ручьем, для улучшения процесса пищеварения.
— Завтра же пообщаюсь с этой дамочкой, — пообещала Алина. — Я выведу ее на чистую воду.
— Не сомневаюсь в твоих способностях.
На кладбище мы не поехали — решили навестить пострадавшего в поездке Веню Куропаткина. Он пребывал в своем салоне «Белла Донна». Сидел в кресле и с грустью наблюдал, как за окном кружатся желтые листья. Осень в этом году выдалась теплая и затяжная. Конец октября, в другие годы в это время уже снег срывался, а в этом деревья до сих пор стоят в золотом убранстве. Красота, как будто кто-то на небесах взял и зиму отменил.
— Веня, как ты себя чувствуешь?
— А, это вы? — отвлекся от миросозерцания парикмахер. — Плохо, очень плохо.
— Что плохо?
— Нога, все так же болит и немеет. И пальцы на больной ноге посинели.
— А чего же ты в больницу не идешь?
— Боюсь, могут отрезать.
— Вень, ты что чудишь? У тебя сильное растяжение, а с растяжением ноги не ампутируют, только туго перевязывают.
— А я что? Уже шестой день перевязанный до колена хожу. Сплю в повязке, ем в повязке, прыгаю в повязке на одной ноге, а нога никак не проходит, только хуже стало.
— Веня, а ты повязку менял?
— Нет, Саша так хорошо ее завязал. У меня и сил таких нет, чтобы себя так туго запеленать.
— Веня, срочно распутывай ногу, — потребовала я, вспомнив, что, когда Саша заматывал ногу Вене, бинта оказалось слишком много. Саша пожалел резать бинт, оказывается, здесь такой бинт большая редкость, какой-то суперсжимающийся, и забинтовал Венину ногу до колена, предупредив, что в Лондоне купит бинт попроще, а этот заберет себе. Но в Лондоне пострадала Ася, и, очевидно, он в суматохе забыл о Вене. Куропаткин все эти дни бинт не снимал, он у него сжимался, сжимался и сжался до такой степени, что пережал кровеносные сосуды. Кровь перестала поступать в Венину ногу, и теперь ему грозит страшная вещь — гангрена.
Веня тут же закатил брюки до колена и спешно стал витком за витком стаскивать с себя бинт, оголяя мертвенно-белую кожу. Кровь хлынула по сосудам, и нога постепенно стала приобретать естественный оттенок.
