Первый день, проведенный Степой в засаде, ничего любопытного нам не принес. Владимир Владимирович выходил из дома в магазин, в химчистку и прачечную. Степа, как тень, следовала за ним повсюду. На службу Зорькин не ходил и ни с кем не встречался. Если допустить, что Владимир Владимирович действительно физик, он все еще мог быть в отпуске. В этом случае Степа со своей слежкой могла зависнуть надолго, пока не закончится отпуск.
Но нам повезло. Утром второго дня Зорькин в половине десятого вышел из подъезда и устремил свои стопы к автобусной остановке. На счастье, в этот день с утра моросил дождик, Степа, укрывшись зонтом, могла почти вплотную пробираться за Владимиром Владимировичем. Он сел автобус, она, поправив на голове парик, последовала его примеру. На третьей остановке они вышли. Зорькин направился к переходу, Степа решила немного отстать, чтобы увеличить дистанцию и не наступать на пятки объекту наблюдения. Как назло, когда она решила перейти следом за Зорькиным улицу, светофор поменял зеленый цвет на красный. Степа на пару минут застряла на полосатой зебре. За это время Владимир Владимирович зашел в какое-то здание. Степа вприпрыжку бросилась через дорогу, едва зажегся желтый свет. На доме, в котором укрылся, Зорькин значилось «Научно-исследовательский институт физики твердого тела». Надпись абсолютно не смутила нашу Степу, она не привыкла сворачивать с половины дороги — проверять так проверять. В конце концов Зорькин запросто мог заметить слежку и, таким образом, пытался спутать следы.
Степа отворила тяжелую дверь и смело вошла внутрь. На ее пути стоял турникет и будочка вахтера, внутри которой восседал седовласый дедок. Казалось, дед-вахтер был занят исключительно своим делом — он аппетитно прихлебывал горячий чай из красной кружки. Степа, с самого утра мокнущая под дождем, подумала, что и сама бы не отказалась от сладкого чая или кофе, такого горячего, который бы смог согреть ее оледеневшие внутренности. Сглотнув слюну, она кивнула деду, мол, свои, и с наглым выражением лица попыталась пройти сквозь турникет.
Не тут-то было! Степа толкнула вертушку, но та не повернулась ни на сантиметр. Толкнула сильнее — результата не последовало. Увы, отечественную науку оберегали так, как еще недавно охраняли Мавзолей. Обойти, пролезть снизу или перепрыгнуть сверху допотопный турникет не представлялось возможным. Она на секунду замерла в нерешительности, что же ей делать дальше?
Дед отвлекся от чая и с интересом наблюдал за Степиными мытарствами. Тогда она сделала два шага назад и предприняла третью попытку попасть за ограждение — с разгона направилась к вертушке. Продрогшая рука промахнулась мимо поручня, Степа больно ударилась животом о металлическую конструкцию, по инерции ее корпус занесло вперед, и она, проделав пируэт через голову, очутилась на территории закрытого научного заведения. Парик, слетев с головы, шлепнулся рядом.
Первой ее мыслью было: «Удалось!». Однако Степа рано радовалась. Она хотела сесть, но резкая боль в боку не дала ей подняться, болело так сильно, что слезы непроизвольно брызнули фонтаном из глаз.
— Сидеть! Кто такие? Куда идем? — спросил дед, не поленившись выйти из будки. Он ждал ответа, склонившись над распластанной на полу Степой.
А она, молча глотала слезы, и не могла сказать ни слова. Рука ее потянулась к парику, нашла и вернула на место. Парик сидел на голове криво, как шапка на новобранце, только этого Степа видеть никак не могла — зеркало было далеко, а чтобы в него посмотреть, надо было для начала встать с пола.
Дед хотел вызвать охрану, но, увидев, как женщина натуральным образом обливается слезами, как косметика ручьями стекает с ее лица, решил с охранной повременить.
— Ты куда шла? — жалостливо спросил он.
— Я в отдел кадров, — ответила Степа первое, что пришло на ум.
— Кадры в другом корпусе. Ты кто?
— Я эта… журналист, пишу об ученых. Этих … как их? — растеряно моргала Степа, продолжая лежать на полу. — О физиках!
— Понимаю, — дед помог Степе сесть. — Ну и пиши на здоровье. Чего на турникете кувыркаться? Я гляжу, тебе совсем плохо. Давай «скорую» вызову?
— Нет, мне нужно материалы для статьи насобирать, — страдальчески произнесла Степа.
— У тебя пропуск есть? С кем ты договаривалась?
— С Зорькиным, — врать приходилось с ходу.
— В последнее время о нем все говорят. Ничего не скажешь — голова. Недавно премию от правительства получил. Я позвоню, он спустится. Прости, но без пропуска не допущу. Да ты, пожалуй, и не дойдешь.
— Нет, пока не надо звонить, — испугалась Степа. Она не хотела, чтобы ее рассекретили раньше времени. — А вы лично знаете Зорькина Владимира Владимировича? Мне интересно, что о нем говорят близкие люди, сослуживцы, коллеги. Может, вы обрисуете его портрет?
Деду польстило, что его назвали коллегой Зорькина и тем самым причислили к интеллектуальной элите института. Он распрямил плечи и расцвел в довольной улыбке. Журналистка ему тоже понравилась. Надо же, какая ответственная — превозмогая боль, не забывает о статье для газеты, совсем как в старые добрые времена, когда прежде думали о Родине, а потом о себе.
Вахтер помог Степе переместиться с пола в свою будочку, напоил горячим чаем и выложил все, что знал о Зорькине, а потом подвел Степу к доске почета, на которой красовался портрет Владимира Владимировича. Теперь сомнений никаких не было — Зорькин ни за кого себя не выдавал, он на самом деле был физиком, кандидатом наук.
Увы, Степе лучше не становилось и вахтеру все же пришло вызвать «Скорую помощь». Степу отвезли в травматологическую больницу. Там ее просветили рентгеном и поставили диагноз. Падая через турникет, Степа умудрилась сломать два ребра. Полку калек прибыло. Поскольку при переломах ребер ни в гипс не закатывают, ни в больницу не госпитализируют, Степу отпустили и даже подбросили на «скорой» до нашего туристического агентства.
— Там Степу «неотложка» привезла, — с криком ворвалась в кабинет Алена. — Горе-то какое! На ней лица нет!
Мы с Алиной выскочили на порог «Пилигрима» и из рук врачей приняли пострадавшую Степу. Лица на ней действительно не было — слезами был смыт весь тщательно наложенный с утра грим.
— Доктор, что с ней? — запричитала Алина. — Скажите, насколько это серьезно?
— Это серьезно, но жить будет. У нее сломаны два ребра. Помощь оказана вовремя, рекомендации я выписал, — отчитался доктор, но уезжать не торопился.
— Спасибо вам и, пожалуйста, возьмите за труды, — я протянула доктору деньги.
— А сколько всего у человека ребер? — поинтересовалась Алёна.
— Двенадцать, так что ломайте на здоровье, — доктор спрятал в карман халата деньги и прыгнул в «скорую».
— Как же это тебя так угораздило?
Лежа на диване в кабинете, временами ойкая от боли, она рассказала нам, что Зорькин действительно ученый, и точно кандидат наук, работает двадцать лет в академическом институте физики твердого тела и деньги на путевку заработал честным путем, вся группа под его руководством получила большие премиальные за выполненную работу для какого-то нефтегазового концерна.
