– Я так ей благодарен, так благодарен! О, моя спасительница! – он припал к Алининой руке, покрывая ее от кончиков пальцев до локтя поцелуями. Алина закатила глазки, изобразив на лице самое сладострастное выражение, какое только смогла придумать. Более противной сцены мне в жизни видеть не приходилось.
Я проглотила собравшуюся во рту слюну, сплюнуть было как-то неудобно, и спросила:
– Густав, а эта девушка Аня, как вы с ней познакомились?
– Ее привел Олег. Хорошая девушка, добрая, сердечница.
– Сердечная, – поправила я Шульца.
Алина скривилась и поторопилась закончить беседу.
– Неужели ты не видишь, твои вопросы доставляют Густаву нестерпимые страдания? Я стараюсь вычеркнуть из его памяти эти негативные воспоминания, а ты не даешь ему забыть трагедию прошлой ночи. Надо тебе ехать – поехали.
Она стала теснить меня с кухни, дотолкала до прихожей и обернулась к Шульцу:
– Дорогой, мы сейчас убегаем по делу, а ты поэкспериментируй с шампунем, только подольше подержи на голове и… – она окинула взглядом волосатое тело немца и добавила: – И, если хватит, весь намылься и минут десять пену не смывай.
Учебные корпуса Института легкой промышленности находились в центре города, а общежитие располагалось на краю света. Как бедные студенты добирались на лекции уму непостижимо. Дорога в центр занимает полтора часа, плюс к этому пересадка. Утром, в час пик, протискиваться в автобус, потом пересаживаться на троллейбус. Кошмар! Нам с Алиной оставалось только пожалеть бедных студентов.
Алина припарковала свой «Опель» на площадке перед общежитием. Вход в общагу никто не охранял. Никакая бдительная комендантша не сидела на входе, никто не остановил нас, не спросил, куда мы идем и зачем, заходи кому не лень.
По коридорам бегали чумазые дети, ор стоял неимоверный. Какие-то люди, отнюдь не студенческого возраста, сновали вверх-вниз по лестнице. Общежитие больше напоминало вокзал с транзитными пассажирами, чем тихое пристанище будущих технологов текстильной промышленности. Все озабоченно куда-то спешили, выносили и заносили тюки, чемоданы, мебель. Мне почему-то пришла в голову мысль, что все эти люди переселенцы или цыгане. Может, это, конечно, и так, с чьей-то легкой руки общежитие из студенческого превратилось в перевалочный пункт беженцев.
Мы поднялись на третий этаж. Слева по коридору размещались служебные помещения, туалеты, душевая, гладильная. Справа шли комнаты, пищеблок. Из проема повеяло запахом борща и жареной рыбы. Но скоро запах гари забил все другие запахи, и из кухни повалил густой дым.
– Лилька, убери с огня сковородку, у тебя все котлеты сгорели! – Из проема кухни высунулась голова толстой тетки. Она кричала в коридор, а бедная Лилька еще не знала, что оставила семью без обеда.
– Зина, тебе что, лень их было перевернуть? Стоишь же рядом! – неслась по коридору всклокоченная Лилька, за подол которой держался малыш, едва поспевавший за матерью на своих коротких ножках. Едва не сбив нас с ног, она прорвалась к плите. Увидев на сковородке угольки, Лилька с кулаками набросилась на толстушку.
– Кто котлеты жарит? Я или ты? – отбивалась тетка от Лильки.
– Не виновата я, Лешка в штаны наложил. Это же ребенок! А ты могла бы и раньше крикнуть, пока котлеты еще не сгорели.
– Больно надо горло драть, – подливала масло в огонь толстая Зина, еще секунда – и ссора должна была вспыхнуть ярким пламенем.
Женщины, находившиеся в кухне, разделились на два лагеря. Те, кто постарше, поддерживали Зинаиду, кто помоложе – Лильку. Так они и стояли в два ряда, «стенка на стенку», бросая друг другу взаимные обвинения.
– Раз вышла замуж, будь добра поспевать и за детьми, и за котлетами, – хихикали матерые хозяйки.
– А я и поспеваю.
– Оно-то и видно, как поспела. Спишь на ходу. Ночью своего Лешку закрываешь в комнате и ну давай с муженьком по дискотекам шастать, а дите полночи орет-надрывается.
– Мой-то муж со мной шастает, а вот твой Петрович к Любке из сороковой бегает.
Конечно, не стоило Лильке сдавать соседа. Зина посмотрела исподлобья на обидчицу, подбоченилась и рогом пошла в атаку, сочувствующие соседки с флангов присоединились к наступавшей.
Мы не стали дожидаться развязки, наблюдать подобные сцены – удовольствие не для слабонервных. Я всегда в таких случаях стараюсь отойти подальше, чтобы не попасть под горячую руку спорящих, – кто прав, а кто виноват, поди ж их разбери, а достаться может каждому. Мы быстренько прошмыгнули опасную зону и остановились перед нужной комнатой.
Я спросила Алину, как будем представляться.
– А как представляются в детективных романах?
– По-разному, чаще работниками полиции.
– Давай и мы так представимся, – предложила Алина.
Я вспомнила лицо оперуполномоченного Мирошника, посмотрела на Алину и наотрез отказалась:
– Нет, у работников полиции, как бы это сказать, лица не такие.
– Какие «не такие»?
– Не такие и все!
– Тогда пошли, придумаем что-нибудь по ходу.
Мы постучали в дверь.
– Входите, кто там?
– Нам нужна Аня Щеглова. Она здесь живет?
Мы вошли в комнату. Чистенько и простенько. Две кровати аккуратно застелены, стоят вдоль стены. Шкаф доперестроечных времен, забитый книгами под завязку. Огромный стол посреди комнаты, накрытый плотной скатертью. Вот и вся мебель. На окнах льняные застиранные занавески. Ни телевизора, ни холодильника мы не увидели. Маленький китайский магнитофончик на подоконнике, пожалуй, единственная ценная вещь, которая находилась в комнате. Молоденькая девчонка с перевязанным горлом сидела за учебниками и записывала что-то в общую тетрадь. Выглядела она тщедушной и какой-то серенькой: редкие волосы неопределенного цвета, ни грамма косметики на прыщавом лице, и в завершение образа обмотанная теплым шарфом шея, – похоже, в преддверии лета она умудрилась подхватить ангину и теперь явно страдала от боли в горле. Рядом с ней на столе лежал ингалятор и лекарство в аэрозольной упаковке, она часто брала его в руки и брызгала в рот.
Анина соседка вызвала у меня прилив жалости. Кто-то весело и беззаботно проводит студенческие года, а кто-то все пять лет корпит над нудными науками. В итоге ни личной жизни, ни каких-то особых достижений, потому как лучшее в жизни берут пускай не самые умные, но наглые и уверенные в себе люди.
Девушка подняла на нас глаза и сказала:
– Да, здесь. Только Ани сейчас нет.
«Кажется, ей никто еще не сообщил о случившемся», – отметила я про себя.
– А вы кто?
Что меня всегда поражало в Алине, так это то, как она умеет самозабвенно врать. Хлебом ее не корми, а дай войти в образ, все равно чей. Молотит что ни попадя, но выходит у нее это очень убедительно и складно… На этот раз она возомнила себя корреспондентом столичной газеты. Придет же в голову такое!
