Я сдержал свою агрессивность и постарался держать себя вежливо даже сочувственно, но серьезно.
— Известно ли кому-нибудь из вас, что миссис Беккит — уголовница?
Присцилла округлила глаза под линзами очков. Она переводила взгляд с Хелен на Анну и обратно. Хелен все с той же легкой улыбкой смотрела в окно.
Первой заговорила Анна.
— Нет, — произнесла она, хмурясь. — Она не говорила нам этого.
Судя по реакции, Беккит вообще оглохла.
— Она входила в секту, возглавляемую чернокнижником, которого мне пришлось устранить несколько лет назад, — сказал я. Я говорил ровно, бесстрастно. — Она принимала участие в ритуалах, с помощью которых получался наркотик, от которого пострадало множество людей, а также в других ритуалах, имевших целью убийство соперников чернокнижника.
Последовало потрясенное молчание.
— Н-но… — пробормотала Эбби. — Но это же Первый Закон. Первый Закон.
— Хелен? Это правда?
— Не совсем, — произнесла Хелен. — Он не упомянул, что это были специфические ритуалы, сексуальные по природе, — она коснулась кончиком языка нижней губы. — Ну да все равно. Извращенные и чрезвычайно сексуальные по природе.
Присцилла потрясенно смотрела на Хелен.
— Боже мой, Хелен. Зачем?
В первый раз со времени моего прихода Беккит отвернулась от окна, и пустота в ее глазах сменилась неописуемо отрешенной, холодной яростью. Голос ее понизился до шепота, твердостью не уступавшего ледниковому льду.
— У меня имелся повод поступать так.
Я старался не заглядывать в эти ледяные глаза. Мне не хотелось видеть того, что скрывается за ними.
— За вами статья, миссис Беккит. В прошлом вы были соучастницей сверхъестественных убийств. Не исключено, что вы занялись этим снова.
Она пожала плечами; лицо ее снова утратило всякое выражение.
— А не исключено, что не занялась.
— Правда? — поинтересовался я.
Она снова повернулась к окну.
— Что смысла отвечать, Страж? Совершенно ясно, что вы уже осудили меня. Если я скажу, что я принимала в этом участие, вы решите, что я виновна. Если скажу, что не принимала, вы все равно сочтете меня виновной. Единственное, что мне осталось — это отрицать ваше драгоценное моральное право обвинять других, — она поднесла руку к губам, повернула воображаемый ключ и выбросила его в окно.
Воцарилась тишина. Анна встала и подошла к Беккит. Положив руку ей на плечо, она с усилием повернула ее лицом к себе.
— Не отвечай, — тихо произнесла Анна. — Пока это касается меня, в этом нет нужды.
— И меня, — заявила Присцилла.
— Конечно, ты к этому непричастна, — сказала Эбби.
Беккит огляделась по сторонам, задерживаясь взглядом на каждой по отдельности. Губы ее дрогнули, и глаза предательски заблестели. Она поморгала, сдерживая себя, но одна слезинка все-таки скатилась по ее щеке. Она коротко кивнула подругам и отвернулась к окну.
Чутье подсказывало мне, что виновная женщина вела бы себя по-другому — и что сыграть это так мастерски почти невозможно.
Беккит не имела к этому делу никакого отношения. Теперь у меня не осталось в этом никаких сомнений.
Черт меня подери.
Детективом положено добывать информацию. До сих пор я преимущественно упускал ее из рук, тогда как часы продолжали тикать.
Присцилла, недобро прищурившись, повернулась ко мне.
— Может, вы хотели бы обвинить нас в чем-нибудь еще? Поделиться с нами какими-то еще обличениями? — интенсивность ее взгляда, нацеленного на меня, приобрела опасные размеры.
Как-то неуютно сделалось мне от этого взгляда.
— Послушайте, — сказал я. — Я же пытаюсь вам помочь.
— Да? — скептически переспросила Присцилла. — Уж не поэтому ли всех пропавших видели в обществе мужчины, описание которого совпадает с вашим?
Я открыл было рот, чтобы ответить, но она не дала мне такой возможности.
— И правды от вас я не ожидаю — если только такой, которая служит вашим целям… уж не знаю, что вы там задумали.
Я очень старался держать себя в руках, ибо испытывал сильный соблазн слегка поджарить эту дурищу.
— Ангелы на небесах плачут, когда кто-то, такой чувствительный, мягкосердечный и любвеобильный, как вы, Присцилла, превращается в циника.
— Гарри, — чуть слышно выдохнула Элейн у меня над ухом. Я покосился на нее. На мгновение она встретилась со мной взглядом, и хотя губы ее не шевельнулись, я отчетливо услышал ее голос. Видит Бог, она выставляет себя идиоткой, но затыкать тебе рот горю не поможет.
Я пару раз моргнул и чуть улыбнулся в ответ. Это заклятие, позволявшее нам двоим общаться, мы сложили черт-те сколько лет назад, но когда-то не проходило и дня, чтобы мы им не пользовались. Занятия случались скучные до ужаса, а эта штука была куда удобнее обычных записочек. Ну, и для тех случаев, когда мы задерживались надолго после отбоя и не хотели, чтобы ДюМорн знал об этом, она тоже подходила.
Я воскресил в памяти подзабытую уже формулу и промыслил ответ.
Господи, я и забыл. С шестнадцати лет этим не занимался.
Элейн отозвалась улыбкой — короткой, редкой, из тех, белозубых, когда глаза сияют золотыми фейерверками.
Я тоже.
Лицо ее посерьезнело, она бросила взгляд на Присциллу, потом снова на меня.
Помягче с ними, Гарри. Им больно.
Я недоуменно нахмурился.
Что?
Она покачала головой.
Оглядись как следует.
Я повиновался — на этот раз я сделал это не спеша. Как-то до сих пор моя конфронтация с Беккит мешала мне заметить, что еще происходило в номере. А в номере царили напряжение и еще что-то, тяжелое и горькое. Скорбь?
И тут я увидел, чего здесь не хватало. Точнее, кого.
— Где та, маленькая брюнетка?
— Ее звали, — почти с ненавистью выпалила Присцилла, — Оливия.
Я заломил бровь и покосился на Элейн.
— Звали?
— Когда мы звонили ей вечером, с ней все было в порядке, — ответила она. — Но когда заехали забрать ее сюда, дома ее не оказалось.
— Тогда откуда вы…
Элейн с подчеркнуто нейтральным выражением лица скрестила руки на груди.
— В вестибюле ее дома установлено несколько камер видеонаблюдения, и еще несколько — на улице перед входом. Одна из них зафиксировала, как она уходит с очень бледным темноволосым мужчиной.
— Ого, — сказал я. — Как вы добыли материалы наблюдения?
Элейн блеснула зубами.
