Я сделал еще шаг, и лед угрожающе застонал. Трещин становилось все больше. Мне требовалось одолеть всего два десятка футов, но соседний причал вдруг показался мне в миле от нас.
За спиной слышались вопли вурдалаков, ринувшихся в погоню, едва они увидели мою спину.
— Плохо дело, плохо дело, плохо, — бормотал я себе под нос. Лед за спиной взвизгнул, и один из вурдалаков с воплем исчез в воде.
Новые трещины, шире первой, побежали по льду передо мной.
— Гарри! — заорал Томас, тыча пальцем куда-то мне за спину.
Я обернулся и увидел Мадригала Рейта, стоявшего на палубе «Плавунца» в каких-то десяти футах от меня. Он раздвинул губы в довольной улыбке.
А потом вскинул тяжелый автомат и открыл огонь.
Глава ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Я завизжал как резаный. Вовсе не от страха — во-первых, это помогло мне мобилизовать остаток энергии, а во-вторых, это могло помешать Мадригалу точно прицелиться. Не прекращая акустического воздействия на противника, я съежился в комок. Стороннему, несведущему наблюдателю могло бы показаться, что я впал в детство, с головой накрываясь ветровкой; на деле я действовал по хорошо отрепетированному, чертовски хитроумному плану, имевшему целью позволить мне пережить несколько следующих секунд.
Мадригал Рейт приходился Томасу двоюродным братом, и внешность у него похожая: темные волосы, изящное, бледное лицо. В общем, хорош собой, хотя и не так, конечно, как Томас. К сожалению, силой и скоростью он тоже не уступал Томасу, и если он и стрелял хотя бы вполовину так хорошо, как Томас, не попасть в меня он не мог — с такого-то расстояния.
И он не промахнулся.
Заговор, который я наложил на свою ветровку, не раз и не два сослужил мне добрую службу. Он защищал меня от когтей, и клювов, и клыков, и даже от осколков битого стекла спас однажды. Он смягчал силу удара самых разнообразных предметов, как тупых, так и острых. В общем, он неоднократно спасал мне жизнь в потенциально опасных для здоровья ситуациях. Но на такое я его никак не рассчитывал.
Существует огромная разница между тем оружием, которым пользуются обычные чикагские громилы, и тем, что состоит на вооружении в армии. Боевые пули в стальной оболочке в отличие от обычных, свинцовых, не плющатся. Они тяжелее, они летят с большей скоростью, и энергия их целиком сконцентрирована в точке соприкосновения с целью — а это значит, что рассчитаны они не на то, чтобы, деформируясь или разлетаясь на осколки, причинять телу максимум повреждений, а на то, чтобы пробить насквозь все, что встретится на пути. Самый совершенный бронежилет почти бесполезен, когда огонь ведется из армейского стрелкового оружия, тем более, когда дистанция стрельбы составляет всего десять футов.
Пули ударили в меня не серией отдельных попаданий, как я ожидал, но одним непрерывным шквалом грохота, давления и боли. Мир пошел кругом. Я кубарем катился по трескающемуся льду. Солнце нашло просвет в клубах дыма и било мне в глаза. На меня волной накатила тошнота, а этот чертов свет в глаза сделался просто невыносимым. Я вдруг разом лишился сил, и хотя я помнил, что должен сделать что-то важное, никак не мог вспомнить, что именно.
* * *
… если бы еще не этот чертов свет, продолжавший жечь мне глаза…
— …здесь было бы даже приятно, — буркнул я Рамиресу и прикрыл глаза рукой от жгучих лучей нью-мексиканского солнца. — Каждое утро так и кажется, будто в глаза кто иголками тычет.
Рамирес, одетый в армейские штаны с распродажи, свободную белую футболку, широкополую тропическую шляпу цвета хаки (одно поле пристегнуто, второе раздолбайски оттопыривается в сторону) и солнечные очки-ленту, отозвался своей обыкновенной белозубой улыбкой и тряхнул головой.
— Ради Бога, Гарри, кто мешал тебе захватить очки?
— Не люблю очки, — признался я. — Какие-то совершенно посторонние штуковины на глазах… и вид пучеглазый.
— Ты чего больше боишься, вида пучеглазого или ослепнуть? — поинтересовался Рамирес.
Глаза привыкли немного к свету, и я опустил руку; сильно прищурившись, солнце можно было даже терпеть.
— Заткнись, Карлос.
— Кто у нас сегодня самый ворчливый чародей? — произнес Карлос тоном, каким разговаривают обычно с любимой собакой.
— Будь ты всего на пару лет старше, и с такого количество пива на сон грядущий у тебя тоже башка затрещит, — я добавил про себя еще несколько проклятий, тряхнул головой и попытался изобразить из себя то, каким представляют себе опытного чародея — то бишь, перестал хныкать… перестать хмуриться у меня, правда, не получилось. — Кто у нас сегодня?
Рамирес достал из кармана записную книжку и полистал ее.
— Ужасная Двойня, — ответил он. — Близняшки Трейлмен.
— Ты шутишь. Им же еще двенадцати не исполнилось.
— Шестнадцать, — возразил Рамирес.
— Двенадцать, шестнадцать, — проворчал я. — Один фиг, дети.
Улыбка Рамиреса померкла.
— Им некогда быть детьми, дружище. У них талант заклинателей, поэтому они нам нужны.
— Шестнадцать, — повторил я. — Блин-тарарам. Ладно, давай сначала позавтракаем.
Мы с Рамиресом отправились в столовую. Место, которое Люччо выбрала для обучения будущих Стражей основам боевой магии, было некогда городком, выросшим в одночасье во время рудного бума и также в одночасье вымершим, когда жила медной руды, вызвавшей его к жизни, иссякла. Располагался он довольно высоко в горах, и хотя Альбукерк лежал меньше чем в сотне миль к юго-востоку от нас, мы могли бы с таким же успехом разбить лагерь на поверхности Луны. О цивилизации здесь не напоминало ничего кроме нас самих, обветшалых останков города и таких же обветшалых останков шахты на горе над ним.
Мы с Рамиресом проталкивали в качестве названия этого места Кэмп-Бубум — во-первых, в память о том буме, из-за которого возник город, а во-вторых, с учетом того, что в магии, которой мы здесь обучали, тоже хватало всяких разных «бум» и «бабах». Люччо наложила на это свое вето; правда, нас подслушал кто-то из учеников, так что к вечеру второго дня место иначе, чем «Кэмп-Бубум», уже не называли, как бы ни морщились на это некоторые старшие товарищи.
Четыре с лишним десятка подростков разбили свои палатки внутри каменных стен церкви, построенной когда-то в отчаянной попытке навести хоть какой-то порядок в хаосе Дикого Запада. Люччо жила с учениками, но мы с Рамиресом и еще двое молодых Стражей, помогавших в учебном процессе, поставили палатки в развалинах того, что некогда было салуном, или борделем, а может, тем и другим вместе. Весь день, с утра до вечера, мы натаскивали своих подопечных, а когда с наступлением ночи воздух свежел, и ученики засыпали, мы резались в покер, пили пиво, и если я принимал чуть больше своей обычной дозы, я даже мог побренчать что-нибудь на гитаре.
Рамирес с дружками поднимались поутру свежими как огурчики, словно дрыхли с девяти вечера. Чертовы молодые ублюдки. Временную столовую устроили рядом с колодцем, вода в котором даже в эту чертову жару оставалась холодной — если как следует покачать насос. Собственно, вся столовая состояла из нескольких складных столов; готовили и накрывали на стол дежурные ученики. Как правило, утренняя трапеза ограничивалась миской сухого завтрака, зато к этому прилагался еще кофе, так что я худо-бедно оставался в живых и даже не порывался укокошить кого-нибудь — правда, это в основном потому, что завтракал я один, прежде, чем кто-либо успевал напороться на меня ворчливого.
