– Сиди, – оборвал её Евстигнеев.
Он ещё раз перепроверил код. Верный. И сейчас капсула должна была уже находиться на «маме», в одной из многочисленных принимающих ячеек станции. Сейчас Евстигнееву полагалось вернуть пульт на место, откинуть люк и выйти в шлюзовой отсек «мамы». Атам уже ждёт шаттл до Земли. Дальше, как всегда: Софи в оплаченный Артелью круиз по Солнечной, а он – Евстигнеев – в свою нору с зашторенными окнами и бумажной библиотекой. Но что-то пошло не так.
Шлюз был не «мамин» – с надписью «welcome back», оранжево струящейся под потолком, но знакомый, маленький, облепленный изнутри молочным желе опистосомы, притянутой к стенам металлической решеткой.
– Мы что, ещё в нашей пряхе, что ли? – Софи вылезла вслед за Евстигнеевым. Округлила глаза и рот. – Ты код не тот ввёл? А? Что молчишь?
Евстигнеев думал. Он думал всё время, пока Софи требовала забраться обратно в капсулу и попробовать ещё раз. И потом, когда после пятнадцати попыток ничего не изменилось и капсула не тронулась с места. И тогда, когда Софи слишком быстро шагала по коридору в кают-компанию, а Евстигнеев тащился за ней. Он думал даже тогда, когда Софи, сбиваясь, докладывала сменщикам о происшедшем, а сменщики пытались задавать какие-то никчёмные вопросы, вроде «как себя вела арахна, товарищ техник?» и «в порядке ли кодер, товарищ техник?»…
– Ну? Что молчишь, Евстигнеев? – Софи, красная и некрасивая, маячила прямо перед его лицом. – Это обрыв? Да?
Евстигнеев дёрнулся, когда Софи вцепилась пальцами в его плечо. Очнулся. Впервые заметил, что кают-компания слишком мала для четверых и что у одной из ламп над столом сломалось крепление, и теперь она висит чуть ниже и кривее остальных. Евстигнеев посмотрел на Софи, обнаружил прыщ на мочке её левого уха, перевел взгляд на сменщиков. Им было страшно – Евстигнеев это почувствовал по напряжённым лицам, неуютным позам и нарочито спокойным голосам. Но они улыбались друг другу, Софи и ему – Евстигнееву. И повторяли как болванчики: «Товарищи в Артели разберутся, надо ждать». Бесило. Даже больше, чем Софи, которая вдруг вытаращила глаза и затянула дребезжащим голосом «Либертааате». Сменщики подхватили. Евстигнеев поднялся и демонстративно вышел вон.
Проходя через рубку, он едва удержался, чтобы не вырубить гравитацию. Но вовремя представил, как униженно станет щебетать Софи, поясняя, что произошла досадная случайность, или ещё хуже – задрожит нижней губой и голосом и начнёт оправдывать нелюдимого мужа, выдумает какую-нибудь идиотскую историю, которая, на её взгляд, заставит сменщиков сострадать и самому Евстигнееву и его «несчастной» супруге. А потом будет старательно раскладывать на столе благодарности, грамоты и вырезки из еженедельника с упоминанием марьяжа Евстигнеевых, чтобы сменщики не дай бог не подумали чего неладного.
* * *
Артель давно уже следовало переименовать в корпорацию. Лет триста назад отцы-основатели вывели первую сотню паутиноукладчиков в космос, не представляя толком ни сложностей, ни грядущих масштабов своего тогда ещё никакого не бизнеса, но смелого эксперимента. Тогда отцы-основатели не то поскромничали, не то решили сэкономить на налогах, и заявились в реестре как артель по укладке транспортных биосетей.
До первой «пули», прошедшей от точки А до точки Б за время, несопоставимое даже с понятием «моментально», Артель никого не интересовала. Более того, в научных и научно-популярных кругах деятельность Артели вызывала насмешки, а теория парасингулярностей Нгобо, положенная в основу идеи транспортной паутины – гомерический хохот.
Но зато на следующее утро, после того как информация об успешном испытании сверхнового вида транспорта попала к медийщикам, а вчерашние шутники, бледнея щеками, заявили о «революции в технологиях», началась публичная истерия. Биржи лихорадило, акции межзвёздных перевозческих контор за сутки превратились в пипифакс, владельцы контрольных пакетов требовали возмещения ущерба и, не получив ничего, шагали с крыш небоскрёбов. Артель из никому не известной группы мечтателей превратилась в самую преуспевающую компанию галактики. За неделю лица отцов-основателей стали известны всякому зрячему и неравнодушному, а слегка заикающийся фальцет главного биотехнолога артели – Збышека Стойцева (тогда ещё неженатого) – был выбран самым сексуальным голосом вселенной. Кстати, аудиоверсию его диплома «Таксономическое разнообразие полифагов» скачали около трёх миллиардов раз, и это без учета пиратских версий. Также был зафиксирован внезапный всплеск интереса к арахнологии и двухмерному фильму-артефакту «Человек-паук».
Через полгода общественность успокоилась, а Артель, предусмотрительно и по номиналу передав двадцать процентов акций членам земного правительства, продолжила триумфальный захват космоса.
К концу первого столетия своего существования Артель запустила ещё несколько тысяч укладчиков и установила первые «мамы», после чего обзавелась собственной небольшой, но весьма профессиональной армией. Странно, что это никого не насторожило. Лишь тогда, когда Артель ультимативно потребовала присвоения статуса независимого анклава, налоговых льгот и законодательной неприкосновенности всем своим служащим, а также недвусмысленно пригрозила отключением Земли от «паутины», наверху по-настоящему заволновались. Волновались, впрочем, недолго. Ещё двадцать процентов акций чиновникам свели проблему к небольшим бюрократическим процедурам. И три миллиона работников Артели получили новые паспорта с улыбающимся пауком на оранжевых корочках.
Тогда-то, трансформировавшись из «жёлтого» газетного заголовка «Три миллиона жизней получено в качестве платы за независимость» и появился девиз Артели. Со временем малогероическая подоплёка девиза забылась, история обросла легендами, и через полтора века многие даже немолодые артельщики рассказывали юным коллегам о великих подвигах первопроходцев – паутиноукладчиков.
* * *
Всей этой предыстории Евстигнеев не знал. Кроме разве что работы «Таксономическое разнообразие полифагов», которую изучал в первом семестре магистратуры. На втором семестре он был отчислен за регулярное непосещение занятий, хотя понятно, что вовсе не это, но скандал с деканом и оскорбительные доводы, которыми Евстигнеев продемонстрировал свое интеллектуальное превосходство над профессором, послужили главным поводом для отчисления. Евстигнеев попытался восстановиться, потом попробовал перевестись в менее престижный университет, но сплетни (особенно в научной среде) распространяются быстрее «пули». Ему отказали. Тщедушный, некрасиво-конопатый, слабый здоровьем, но непримиримый Евстигнеев написал статью, в которой желчно обличал слабоумие и протекционизм, процветающие среди его бывших коллег. В статье он несколько раз употребил слова «коррупция», «маразм» и «искоренить». Ему обещали публикацию сразу в нескольких крупных изданиях, если он сделает текст чуть более скандальным и помимо уже упомянутых имён использует те, что ему порекомендуют. Евстигнеев согласился с первой частью предложения, но напрочь отказался от второй. В результате статья так и не вышла, зато его немедленно и под благовидным предлогом уволили из младших лаборантов небольшого биопроизводства, где он служил на полставки.
