И древа…
Удар. Я влетел в тёмное липкое пространство головой вперёд, и тут же пасть древа сомкнулась у меня на спине. Чудовищный удар сотряс всё моё тело.
Я вонзил меч в днище этой пасти и оттолкнулся, отчаянно рванувшись назад.
Пасть приоткрылась и снова ударила, поведя в сторону. Меня собирались пережёвывать.
Доспех не выдержал, кожаные пластины на животе лопнули, наплечник смялся и разошёлся по шву; плащ промок и разорвался. Я же не чувствовал никакой боли.
Рёв, грохот и всё такое, конечно, мешали. Я перехватил меч лезвием вверх и вонзил в нёбо. Потом рванулся и выбрался из пасти. Что я успел увидеть, кроме ржавого железного мусора – так это кости и маленькие, бледные веточки, выросшие внутри дупла и похожие на руки. Никакой, даже завалящей красавицы, готовой меня отвергнуть. Только я и деревянная тварь.
– Притворяешься, скотина, – выдохнул я и тут же получил хлёсткий удар ветками в лицо. Кто-нибудь другой и глаз лишился бы.
– Скотина, – повторял я, обрубая ветви, норовящие ударить по голове; изловчившись, второй рукой я достал склянку и запустил ее в дупло, сдавив перед этим в кулаке. Косая насечка на стекле лопнула, склянка разбилась, и бесцветная жидкость, резко посинев, вспыхнула и расплескалась огнём по всей пасти.
Должен же я был захватить пару на всякий случай.
Древо заорало, теперь без слов, и исторгло из себя горящую ветошь, кости и железо. Интересное железо. Нагрудник, например, с чибисом, гербом Агапа. И истлевшую, но целую ещё суму.
И нечто, что я схватил мгновенно, не пожалев двух секунд, хотя древо уже пылало, как хороший факел. И орало не переставая. Не знаю, что оно такое было, но, схватив ту штуку на простой цепочке, я побежал оттуда так быстро, как не бегал ещё никогда.
Вот только лес загорелся на славу, не обращая никакого внимания на снег у себя на ветвях. Огненная стена шла за мной, и я начал ломиться наискосок, желая скорее достичь старой дороги.
В любом случае, я продвинулся уже дальше, чем легендарный герой, который на деле оказался не так прочен, как я.
Я вырвался на дорогу. И когда лес кончился, а за спиной у меня, обдавая искрами и пеплом, воспылало гигантское пожарище, мой плащ ещё был относительно бел и почти нигде не прожжён.
Но ненадолго.
Я поднялся на острые камни по некоему подобию тропы, и, стоя у подножия мглистых скал, чувствуя ветер, толкающий меня в спину, настигнутый дымом и пеплом, я узрел Гварду наверху, в каменном гнезде. И, содрогнувшись, пошёл к нему, не доставая меча. Откуда-то с высоты, из-за клубов дыма, планировал ворон; за ним другой, и вроде бы ещё один. Устина? Или, может, уже божники? Такой фокус был бы в их стиле – если они нашли её убежище, то могли отправить по моему следу воронов, со словом, которое, конечно, подобрали для меня, глядя на следы наших приготовлений. Устина вряд ли попалась, она слишком хороша в своём деле. Но посланий я читать не буду, даже если они и от неё. Ибо я уже у цели.
Я надвинул капюшон пониже, пригнул голову и пошагал вперёд и вверх, где на условном краю мира открыл четыре огненных глаза Гварда Запада, страж древних и суровых Богов.
* * *
Конечно, он рад бы ещё раз ударить издалека пламенем, но запасы его в лёгких, или где там, истекли. С острой, шипастой морды, с загнутого крюка над пастью падают кипящие огненные капли, но это уже не то. Я подхожу ближе, на расстояние прямой схватки, и, наконец, Гварда, огромный, рукастый, цвета камня, сдвигается с места, и, как ящер, рвётся ко мне.
Я поднимаю меч, но надеюсь не на него. В левой руке у меня чистейший зелёный камень в стальной оправе, ключ Гварды, похищенный Агапом у божников. Я показываю ключ, зелёный и граненый, чудовищу, и оно припадает на лапы. Кладёт голову на зализанный пламенем, ещё горячий камень. В глазах его тоска. Во всех четырёх.
– Лежать, – говорю я, словно командую собаке. А что мне ещё говорить"? Я не знаю. Он лежит…
Вдали, чуть выше края скал, я вижу какой-то исполинский, далёкий силуэт – горный кряж или отдельный пик. Я поднимаюсь, чтобы выйти на край скалистой гряды, который со времён Богов зовут краем мира.
Кожа моя трескается всё сильнее, сыплется чешуйками, осколками. Камень падает на камень.
Человек бы тут не выдержал… И я бы давно сгинул, гораздо раньше даже, чем схватился с кадавром раганы. Если бы шёл в своём теле.
Но я, колдун Центра по рождению и обучению, хорошо научился создавать другие. Синяя глина, рыжая глина, белая глина, огонь, колдовские шестерни и свиток со словами, замурованный в крепкое нутро. И вот мой человеческий разум – в каменно-прочном, по-звериному гибком, неприхотливом, несокрушимом, безликом теле, которому не нужны ни отдых, ни еда. Моё же тело лежит, словно в забытьи, в надёжном доме, далеко и отсюда, и от нашего с Устиной убежиищ.
Я поднимаюсь на самый гребень. Я, победитель.
Внезапно откуда-то сверху, с высоты облаков, падает ворон, перемахнувший-таки и выжженные территории, и скальный подъём. Падает мне почти в руки, заслоняя горизонт. Я узнаю его. Это точно ворон Устины, на лапке письмо, на нём – её печать, её почерк.
«Остановись и читай!»
Красными чернилами.
Не вовремя, ведь я уже вижу за дымом очертания неведомых гор.
Но я останавливаюсь, вскрываю письмо и читаю.
«Игнат, остановись! Божья книга права!
Мир есть диск, и за краем его живут твари. Я нашла это в книгах, которые мы украли.
Гварды сидят на краю мира, а люди никогда не должны показываться на нём. Так твари думают, что на нашем диске живут сплошь опасные чудовища, равные им.
А шар же – родной мир Богов, и ту книгу они принесли оттуда. То их шар, не наш. Наша – плоскость.
Беги оттуда. Ни за что не приближайся к краю. Сейчас Богов нет, и, стоит тварям из-за края узреть человека, как они не пощадят никого, как бывало в иные времена на других мирах.
Надеюсь, ты читаешь это, Игнат.
И да помогут нам Боги.
Устина».
Медленно я разжимаю пальцы, и письмо падает в бездну; ветер как раз унёс дым.
Я стою на срезе земли, на краю, и вижу слоистые пласты, уходящие в полную звёзд черноту. Вдалеке, в огромном далеке висит остров, похожий на гору, на пик, на летающую скалу; и с него на меня взирает тварь. Я не могу оценить её размер, но думаю почему-то, что Гварда рядом с ней покажется не крупнее пса.
Тварь вытягивает шею, встаёт на сложенные крылья. И я понимаю, что она заметила меня.
И что она не одна.
Ужас пронзает мою душу насквозь, и я понимаю, что я наделал.
