Он шагнул к ней – двуногий, похожий больше на огромную бескрылую птицу, чем на зверя. Потом сделал ещё шаг, низко наклонив длинную, большую башку.
Сквозь снегопад облик его мешался. Застывала стремительными узорами вода, проступавшая под его весом.
Упреждающе щёлкнула рука Ставры, и короткие, спрятанные под брюхом руки Белого полыхнули в ответ боевой магией, ярко-синим широким клинком, с визгом резанувшим Ставру по животу. Её ответный укол показался бледным и слабым, ушёл в лес, срезал несколько веток да осыпал снег – Белый так плавно и быстро отпрянул вбок, что Ставра промахнулась фута на три.
Сверкнула ещё одна синяя, шипящая вспышка, и клинок неживой срезало подчистую. Молнии загуляли по её покалеченной руке.
Белый тараном бросился к ней, тяжёлая лапа втоптала её в лёд, он треснул, и тело нежити стало уходить в глубину. Зверь сжал лапу, разрезая металлическое туловище, полное тонких цветных внутренностей, искрящихся от магии волокон, меди и чего-то такого, чему я не знал имени. Собственная магия тысячью синих молний сжигала её изнутри. В отсветах я видел знаки на боку Белого – крест на фоне щита.
Потом всё потухло, грязная вода затопила её, и я понял, что Ставра захлебнулась, не выдержав повреждений.
Белый подошёл ко мне, склонил свою длинную гладкую голову. Он был чуть теплее морозного воздуха, глаза его казались остекленелыми – их было много, несимметричных. Какие-то были темны, другие отсвечивали фиолетовым и красным.
– Я же вернул тебе добычу, – сказал я, припоминая ругательство Ставры. – Модуль ты.
Полые, игольно тонкие стальные клыки выскользнули из пасти, и я подумал, что Белый всё же нежить, пусть и неразумная. Стало страшно.
Он опустил морду, и клыки вошли мне в ключицу. На мгновение. Потом отдёрнулись, и зверь отступил. Обследовал мою руку, коротко укусил через повязку.
По телу прошла волна жара, в голове прояснилось. Я понял, что слышу лай собак и голоса. Человеческие, много.
Неживой отошёл, словно осматривая меня. Пять раз вспыхнул один из маленьких глаз, пять раз бледный красный луч коснулся меня, не задев ни одной из летящих снежинок.
Девочка, подумал я, Пел-Ройг… Она замерзала, раненая, когда я отнял её у Белого и унёс. Может, он хотел лишь помочь ей? Может, каждую зиму он преследовал меня, стараясь лишь закончить своё дело? Тот свой оборванный взгляд? Хотел ли он лишь запомнить меня?
Ответа не было. Боль тоже исчезала.
– Ну что, – сказал я, – теперь ты от меня отстанешь?
Он постоял ещё две секунды и, отвернувшись, ушёл, погасив огни.
Я слышал голоса, видел отблески факелов. Снег всё сыпал, и я понял, что пришла настоящая зима. Исчез, наконец, колючий магический холод Ставры, исчез запах смазочного масла, преследовавший меня все эти часы. Метель, свежая, чистая, обняла меня и укрыла.
Какое-то существо опустилось рядом на корягу, вмёрзшую в болото. Я скосил ещё видящий глаз и увидел, что это грач.
Он распушил перья и хрипло крикнул. Потом ещё раз, громко, словно звал кого-то.
Синие сумерки и оранжевые точки факелов расплылись в круги, смазались. Мне стало тепло. Голоса раздавались всё ближе, и я просто закрыл глаза, соскальзывая в теплую, безмятежную темноту и не думая более о том, найду ли я выход оттуда.
И улыбнулся.
