Она встретила меня, стоя в дверях и улыбаясь. Моя Эми.
– Привет, милый! – сказала она мне. – Я проснулась, а тебя не было. Я тебя ждала.
«Сие Всадник, – сказано в книге обо мне. – Он счастлив, ибо его всегда ждут дома. Числа же ему безразличны».
– Привет, любимая, – сказал я. – Кажется, я нашёл, что поставить в ту терракотовую вазу у лестницы.
– Правда? Как хорошо! А я уж собиралась её убрать!
Я наконец слез на землю, и мы поцеловались.
– Посмотри, – сказал я, снимая чехол с футляра с цветком. – Правда, красиво?
– Ой, – сказала Эми своим бархатным голосом, – милый, это же, наверное, самый красивый цветок в мире!
– Угадала, – сказал я, беря её за руку. Я оглянулся. Конь уже ушёл на свой любимый луг за левым крылом дома, чтобы отдыхать и валяться по траве. – Потом посадим его в саду. А пока пускай постоит в доме. Только налей в вазу воды и зажги рядом свечу.
– Я тебя люблю! – сказала она, и мы вошли в дом. И прежде чем задвинуть дубовый засов на шершавой деревянной двери, сквозь прозрачный витраж я увидел, как первые звёзды на сиреневом небе, как и всегда, складываются в её имя.
3. Офицер
Олицетворяет духовную власть, позитивный интеллектуальный путь и благочестивый путь духовный. Офицер, Слон, или Епископ, подчиняется Юпитеру, повелителю эмоций.
Только хороший слон достоин жертвы,
плохого слона можно и проиграть.
Юрий Разуваев
♀ Мы рождены
Тёмная фигура Лариса Бортникова
– Петька! Щемаешь, сука? Вставай! Сталин нагнулся! С концами! Вставай, Петька! Или хочешь, не вставай! Всем нам всё равно кабздец! И Берзикяна нашего убили и выкрали!!!
Онофриенко вопил чуть громче обычного. Но не это меня насторожило. Из-за работающего прямо за стенкой дизеля мы тут иначе как ором и не разговариваем. Командирский КАПШ – каркасная арктическая палатка Шапошникова – примыкает прямо к генераторной, чего, в общем-то, делать не стоит. Зато от дизеля, выведенного радиатором прямо в палатку, тепло. Поэтому выбор у нас простой – орать или мерзнуть. Вы бы что выбрали?
В общем, то, что майор орал, было нормой. Вот только выглядел он трезвым. Бескомпромиссно и абсолютно трезвым! Я на него пялился, ни шиша спросонья не соображая, и только думал, что у Онофриенко харя под ушанкой чего-то вытянулась по стойке смирно. Нос строгий, как у покойника. И уши в череп всосались.
– Петька, ёпть! Гурика Берзикяна… Хлопчика нашего убили! И Сталина расхерачили! Это всё негры!
– Товарищ майор, как можно Берзикяна убить, когда он и так уже неживой? – проорал я в ответ и тут же зевнул. Из тёпленького спальника в стужу вылезать не хотелось. – И почему негры? Они сюда не ходят же!
– А потому, Петька, что негры не ходят, но летают!!! А я, Петька, потерял бдительность, утаил от тебя некоторые важные сведения, и черножопые, воспользовавшись нашим с тобой преступным разгильдяйством, пересекли государственную границу Союза Советских Социалистических Республик! Убрали часового. И Сталина – того…
– Товарищ майор. Вы уверены? Вы это своими глазами видели? Вы только не тревожьтесь, пожалуйста, – я наконец-то проснулся. И осознал – Онофриенко таки докирялся до белочки. А ведь в особом отделе меня предупреждали, что у майора случается. Вот! Дождался! Случилось…
– Ёпть! Ты что, лейтенант? Намекаешь, что у меня белка, что ли?!
В таких ситуациях больному ничего определенного говорить не следует. Ни да. Ни нет. Но следует ласково кивать и ни в коем случае не делать резких движений. Колюще-режущие предметы спрятать, табельное оружие изъять. Вот это, про табельное оружие, конечно, интересный момент. Как у такого здорового говнюка, как Онофриенко, который к тому же мой командир, забрать тэтэшку? А вот хер знает как… Лаской, ёпть! И уговорами. Цыпа-цыпа-цыпа.
– Константин Саныч! Вы б с выводами не торопились. Отдохните, чайку попейте. А я сейчас, если не возражаете, скоренько оденусь и сбегаю погляжу, что там такое с зарядником. Может, рано нам ещё скорбеть! Может, ещё покоптим, а? Может, вы ошиблись, и рядовой Берзикян просто разрядился, а у Сталина форсунки засорились – гвоздиком маленечко поковырять, продуть, и оно зафурычит.
– Какие форррррсууунки, ёпть?! Гвоздиком жопу себе ковыряй, умник! Раз я сказал, что Сталину хана, значит, так и есть! Я его семь лет как облупленного! Каждый бздёж, каждый чих его за пятьсот метров различу!!! Уши прочисть, лейтенант! Молчит Сталин! Молчит, ёпть, как рыба об лед! Потому что скопытился! Ты кто такой, спрашиваю, чтобы сомневаться в командире? Фраер столичный – говно на лопате! – завёлся Онофриенко и орал все три минуты, пока я кой-как одевался, натирал рожу вазелином и искал по КАПШу ящик с инструментом. Однако стоило мне решительно шагнуть к тамбуру, как майор тут же посторонился, беспрепятственно пропуская меня наружу.
– Фонарик запасной возьми. И внимательнее, Петька! Тщательнее! Мож, и вправду форсунки. Может, и вправду белка.
Так я впервые почувствовал, что такое быть чьей-то последней надеждой. И целых десять секунд мною владела сладкая мысль, что всё в порядке. А то, что Онофриенко чертей или там негров летающих ловит, ну… Подлечится со временем, выправится. Здоровый же лоб. Однако, споткнувшись о что-то металлическое и тяжелое, я вдруг вспотел. И это несмотря на минус тридцать по Цельсию. Ёпть! Ёпть! Ёпть! Прямо возле сорванной дверцы кунга валялся берзикяновский ранец. Разъемы, те, которыми ранец крепится к спине бойца, слетели ко всем чертям, а из металлического кожуха торчали пучки проводов и трубок – ранец выдирали из солдата, что называется, с мясом. Разыскивать тело бойца я не стал – всё с Гуриком и так было ясно. Перепрыгнув через ранец, я рванул прямо к Сталину. Где-то с минуту теплилась надежда, что я сумею его завести и, может быть, даже успею найти и «воскресить» Берзикяна. Но чем пристальнее я всматривался в промасленное нутро зарядника, тем меньше во мне оставалось веры в наше светлое будущее. Онофриенко оказался прав – нагнулся наш Иосиф Виссарионович. С концами. И, похоже, не по собственному желанию.
Картина была настолько хрестоматийной, что хоть в «Справочник диверсанта» её вставляй. Злоумышленник снял часового, забрался в кунг, взломал регулятор оборотов, и дизель тут же пошел вразнос. Шатун, не выдержав нагрузки, оторвался от поршня, развернулся поперек, и его со всей дури вхерачило коленвалом в стенку. Ремонту Сталин не подлежал. В чугунной бочине блока зияла дырища размером с кулак и эдак кокетливо поблескивала острыми рваными краями. Я сидел на корточках перед мертвым Сталиным и подсвечивал его фонариком то справа, то слева.
Кабздец!
Прав майор – теперь всем нам кабздец. И, в общем, какая разница, пришли негры или прилетели. Какая разница, чья здесь вина – майора Онофриенко, который не просыхал последние три недели, отчего застава осталась целиком на мне… Или же это я облажался, положившись на старшину Непомирая, а сам решив наконец-то как следует отоспаться.
