«Подавись!» – Гаврюшин ощупывал лицо и ругался, однако бычьих яиц, печени и мозгов выписал. «Белорыбицы бы ещё», – заикнулась Исида, но, увидев, как завхоз схватился за сердце, махнула рукой. Решила, что раз такое дело, придётся брать вместо белорыбицы самогон. Самогон, чай, везде пьют. Завёрнутая в махровое полотенечко двухлитровка уложена на самое дно мешка, булькает себе тихонечко под праздничным костюмом-двойкой, который Исида пошила ещё три года назад, но так ни разу и не надела. Вот теперь и случай представится. Едет Исида Павловна ежемесячным пассажирским поездом сперва до Казанского, а оттуда уже и в саму Наноскву к Огневу Сергею Викторовичу, своему… эээ, тут как правильно рассудить? Вроде и внук он ей родной, Витькин сын (Витьку Исида родила в шестнадцать и тут же, как и было предписано, сдала под госопеку), но совсем ведь чужой человек. И сыночка-то толком не узнала – сперва виделась раз в год, а потом только перезванивались по праздникам, а Серёжку… то есть Сергея Викторовича (по телевизору его когда показывают, очень уважительно всегда по имени-отчеству называют)… так вот Сережку только разик на ладошке и понянчила, когда Витька с ним и с женой вдруг в гости нагрянул. Весь колхоз сбежался поглазеть на нежданных гостей. Наны уже тогда в резервации наведывались нечасто, а уж тем более, чтобы наносквичи, и чтобы не в правление, где специальные помещения приспособлены, а в саму деревню, в настоящую избу, для маленьких ну никак не подходящую. Деревенские – народ пытливый, любопытный. Две слободы в полном составе явились к ужину. Расселись чинно по стульям и лавкам, таращились во все глаза, как Исидин наносынок справляется с ложкой, как черпает ею уху, ухватившись за деревянный черенок, будто за весло. Как каравай червивит, выковыривая из мякоти крошки. Хихикали, толкались локтями, разглядывая столичную наночку, что истошно улыбалась, уставившись на тетёшкающую внука свекровь. Младенец целиком помещался на бабкиной жёсткой ладони. Спать его Исида в коробку для шитья пристроила. Хорошая коробка. Удобная. Написано на ней что-то латынскими буквами и котятки нарисованы. Витьку с женой Исида уложила по-царски, на пуховые подушки у печи. Хотела сперва диван уступить, да побоялась, что скатятся на пол и убьются гости дорогие. Себе на кухне постелила, чтобы храпом не побеспокоить. Кошку из дома на улицу спровадила, конечно. Ещё с утра, с самого приезда детей. Но Муська через форточку просочилась – говна эдакая. И сразу к коробке швейной. Сережку зубами придавила, заурчала и жрать собралась – за крысеныша молочного приняла. Исида проснулась от визга невестки, метнулась в комнату, чуть не задавила наночку – та, отчаянная такая, хоть и маленькая, кошке морду шпилечкой кромсала и вопила. Исида, конечно, в секунду разобралась. Придушила бы Муську, если б не Витёк. «Животное не виновато, мама. Мы сами оплошали. Потеряли бдительность. Забыли, где находимся». Но сразу жену с ребёнком в нанобиль запихнул и уехал, толком не попрощавшись.
Больше с сыном Исида не виделась – помер совсем молодым через пять лет от инсульта. А с невесткой и внуком, с Серёжкой то есть, то есть с Сергеем Викторовичем, семейных отношений не сложилось. Сама Исида всё же слала внуку маленькие открыточки (на почте водились всегда), на ответ не надеясь. Но когда в новостях внучка первый раз уже возмужавшим увидела – узнала сразу. Серьезным человеком стал Сергей Викторович Огнев – народным депутатом от демократов. Женился. Пятерых детей нарожал – Исидиных, получается, правнуков. Исида гордилась. Всем рассказывала, даже телятам. А когда в сентябре от внука пришло письмо, долго боялась распечатывать – и неожиданно, и страшно, – мало ли что там.
Распечатала потом в коровнике. Аккуратно, не надрывая конверт. Вслух зачитала рыжим ласковым нетелям. Письмо было коротким, специально убольшенным в типографии, вежливым. В письме внук называл бабушку по имени-отчеству (не забыл ведь…) и просил прощения за долгое молчание (тридцать пять лет – разве ж это долго?). Писал он о том, что подрастают дети, и что полезно им узнать о своих корнях, и что они всё время спрашивают о прабабушке, и что надумал он вместе с женой (Исида эту жену по телевизору видела – тощая, крашеная, с вертлявым, обезьяньим лицом, но, наверное, хорошая женщина) пригласить бабку к себе в Наноскву на Новый год, чтобы наконец-то познакомиться как положено, и стать наконец-то… тут было выделено жирным и подчёркнуто двойной линией… одной большой, дружной семьёй. Исида разволновалась, когда осознала, что её зовут в самую наностолицу. Внук зовёт… Внучок… Так разволновалась, что довольно чувствительно треснула особо любопытную нетель, которая всё лезла и лезла слюнявой мордой в письмо. Потом прощения просила, конечно. Но разволновалась сильно. Пошла на следующий день к председателю просить отпуск и подорожную.
– Ну и как я тебе бумаги оформлю? Соображай, – председатель бегал по кабинету весь красный и потный. – Зовут, а сами не понимают, что это невозможно. Не-воз-мож-но. – Отчего ж невозможно-то? – недоумевала Исида, прижимая к груди письмо. – Рази ж я не человек?
– Человек… Человек… – бурчал председатель, зачем-то перекладывая бумажки с левого угла стола на правый и обратно. – Человек, конечно. Но какой человек? Ненормальный! Большой! Да ещё и возраст. Нет. Габариты твои для сельхоз-резервации очень даже окей, а для Наносквы совсем неподходящие. Нет! Не возьму я на себя эту ответственность.
Исида кривилась ртом. Плакать ей было неумело и непривычно, но как-то получалось само собой, выглядело уродливо и от этого особенно жалко. Лицо её, тёмное, иссечённое морщинами, похожее на сушеную грушу, вовсе не подходило для плача.
– Хочешь, я тебе направление в старую Москву на ВДНХ выбью, на сельскохозяйственную ярмарку быка-производителя Кастанеду сопровождать? – почти умолял председатель. Ему было неловко, и он всё отводил глаза в сторону. – Но это максимум, что могу. Твои пусть туда приедут. Повидаетесь.
– Чего мне твоя ВДНХ? На Новый год ведь зовут… Праздник семейный… А я бы им гостинчиков… – «рожки» над макушкой обиженно дрожали.
– Не могу… – страдал председатель. И снова хватался за стопку бумаг, как за спасательный круг.
Исида не разговаривала с председателем целый месяц, дулась, а потом вопрос решился сам собой. Из района на адрес правления пришел официальный конверт. В конверте были вызов на имя Огневой И.П., оформленная подорожная с печатью Государственной Думы и билет на поезд Саратов – Москва.
– Вот видишь… – председатель размахивал бумажками перед счастливым красным лицом Исиды. – Видишь? Нет! Ну, надо же!
– Чего махаешь? Чего лыбишься? Не ты – внучок постарался.
– Поосторожнее там. Инструкцию изучи. Лоции, – председатель вытащил из ящика стола пухлую распечатку, протянул её Исиде. – Не опозорься. Ну и… Счастливо тебе съездить.
* * *
Вот и едет. Едет Исида Павловна Огнева в столицу. Едет в гости к внуку. Везет с собой полный мешок гостинцев. Волнуется. Косо глядит на попутчиков. Купейный вагон (других сейчас и не осталось) почти пуст. Проводник не то спит, не то и вовсе его в вагоне не предусмотрено. Билеты никто не проверяет, не гремит титаном, не разносит кирпичный чай в граненых стаканах. Холодно.
