Она не ответила, и я смял несколько страниц, вырвал их и швырнул в окно. Против умирающего заката они показались чёрными птицами. Ворон в клетке кричал не переставая.
Хинга закрыла лицо руками.
За дверями уже слышался шум. Недаром Хинга успела написать тот один знак на чистом листе. Он обозначал меня, только проступили чернила не здесь, а где-то там, в кордегардии, на таком же пустом листе. Да, охрану Хинги усилили. Наверное, сам Беймиш приказал.
Видимо, она что-то поняла по выражению лица. Мои яркие зрачки отразились в её тёмных глазах, и она отпрянула.
– «Воцемал»! – крикнула она. – Это был «Воцемал»!
Я спешил. Написал один знак, и тот коряво.
«Сюда».
Она закусила четверть губы и отрицательно мотнула головой. Коса её хлестала, как хвост нервного зверя. Она думала, что может выиграть время.
Я ухватил её за косу и приставил меч уже не к книге, а к её лицу, к переносице.
Я мог лишить книжницу глаз одним движением. Тогда она стала бы ещё более беспомощной, чем я без голоса или Дрейн без левой руки.
Уставившись на лезвие, как заворожённая, она протянула руку в сторону, и её когти, похожие на птичьи, нащупали нижнюю в груде книгу в истёртом переплёте.
Она подала мне её, и я выдернул том из безобразной лапы в тот самый момент, как дверь за моей спиной распахнулась. Арбалетчики, люди с дубинками и рогатинами, а двое – и с кремневыми копьями, в кожаных доспехах и при деревянных щитах, ворвались в комнату. Конечно, никакой стали. Эти пришли уже именно за мной.
Я толкнул Хингу на стол, опрокинув свечи на книги. Рукописи не сгорят, а вот комната – да.
Схватил книгу зубами за корешок, освобождая вторую руку, и перехватил меч поудобнее. Вкус у переплёта был мерзкий, словно я держал во рту сдохшую от яда крысу.
Щёлкнули арбалеты, и пять стрел, пущенных в упор, полетели в меня. Я взмахнул Сталью – тут мой меч не мог ошибиться – и отбил все пять. Он сам ловил их, чувствуя летящий металл. Наконечники рассыпались в пыль при встрече с лезвием. Древки разлетелись в разные стороны.
Они двинулись на меня, выставив копья и рогатины. Я обрубил одну, вторая упёрлась мне в шею, копьё ударило в бок, соскользнуло по доспеху.
Я вырвал его на себя, отведя мечом второе, устремившееся мне в глаза, и едва успел отшатнуться. Пора было уходить – линии узора пошли изломами, рисунок заколебался.
Один, потеряв осторожность, сунулся под руку, и я зарычал, швыряя его на остальных. Они отступили – моментально, и арбалетчики снова прицелились. Быстрее, чем я ожидал. Повисла секунда тишины, даже Хинга замолкла между всхлипами.
На этот раз у них получилось лучше: одна стрела обожгла мне щёку и прошила капюшон, вторая рассекла сапог, зацепив щиколотку. А стрелки уже снова взводили механизмы.
Я развернулся и бросился прочь, на ходу сунув меч в ножны: он всегда верно попадал в них, чем сильно облегчал мне жизнь.
Плащ, цвета дыма в полумраке, скрыл меня, когда я метнулся к окну, и стрелы досадливо свистнули вслед. Я сшиб клетку с Проклом и вывалился в окно, на широкий карниз. Сейчас мне следовало бежать как можно скорее. Я сунул книгу под плащ, спрыгнул прямо в обрыв перед домом и поспешил под защиту кустарника. Клетку с ошалевшей птицей я подхватил на бегу – она застряла в промоине и не скатилась далеко.
Молнии били в шпили дома, когда я ссыпался вниз по склону и бросился бежать к лесу, прижимая к груди клетку с вороном. Ещё одна стрела пропела неподалёку, на излёте, а вторая ткнулась в защищенную панцирем лопатку так, что я чуть не полетел кубарем, но больше меня никто не преследовал. Они не хотели оказаться в Лагвуде ночью, а Хинга, наверное, пока не могла обеспечить им безопасность.
Сумерки уже затопили лес, туман разлёгся в низинах, и сапоги тонули в нём, в тонкой плёнке. Пни расчищенной опушки, подёрнутые туманом, кряжистые, казались чужеродными, исполненными какой-то странной симметрии. Это было неудивительно – лес Лагвуд рос на костях существ, которых даже мне сложно было представить. Впрочем, у Хинги были книги и о них, и о многом другом. Через несколько минут она придёт в себя и тотчас пошлёт погоню, а ещё сообщит своему брату и Беймишу.
Итак, книга у меня, путь известен. Недоставало мне теперь лишь того, кто понесёт меня по этому пути, и ещё одной вещи. У меня было время до рассвета, чтобы вернуть себе голос и вызвать Зверя. Вызвать там, у его Башни, где всегда стоит запах пепла.
Лес сомкнулся надо мной, сухие листья шептали мне, но я не в силах был им ответить. Наступала ночь, а в темноте все мои дороги были короче.
По пути, забравшись достаточно далеко в низины – никто не тронул меня в лесной тьме, я всегда любил этот лес и никогда не причинял вреда его обитателям, – я выбрал ложбину меж огромных корней, сел и достал книгу.
Я знал, кто и как лишил меня голоса, теперь нужно было узнать, как произнести хотя бы одно слово. А лучше два.
«Воцемал», как и все подобные вещи, нельзя читать при свете дня. Вот почему у Хинги в доме всегда темно. Тут, в низинах Лагвуда, было ещё темнее, а значит, книга легче расстанется со своими секретами. Я не был таким хорошим книжником, как Хинга.
И, под чьё-то тихое рычание глубоко в лесу, согревающее моё усталое сердце, да под робкий шорох перьев Прокла, некрепко задремавшего в клетке, я стал читать. Темнота помогала знакам проникать в моё сознание. Я должен был хорошо разобраться в ритуале и найти подтверждение своим догадкам: чтобы отнять свой голос у Горна, хотя бы на несколько секунд, мне требовался голос колдуна, голос или язык мастера, изготовившего Горн; то, что сгодилось бы за мой голос или язык, и звук самого Горна. Полностью вернуть себе Голос, тот, который с большой буквы, я мог, лишь завладев Горном, а он был у Беймиша.
Прочитав всё и повторив про себя, я закрыл книгу и положил её меж корней. Лучше ей оставаться здесь.
Потом открыл клетку с Проклом и взял ворона на руки.
«Будешь говорить вместо меня, птица», – подумал я, и да, ворон произнёс эти слова вместо меня.
Прокл согласно каркнул в ответ самому себе. Я произнёс его голосом простое заклинание, которое связало нас. Словесная магия всегда удавалась мне лучше, чем остальным. И хотя в итоге это привело меня туда, где я находился сейчас, в том числе и к потере Голоса, моей силы, возможности словом управлять всем, чем я хотел, – на такое дело, как заставить говорящую птицу произносить мои мысли, меня пока хватало. Но чувствовал я себя не очень хорошо. Саднила щека, рана на ноге до сих пор кровоточила, и ныло не переставая сердце – даже здесь, в середине милого мне леса.
Итак, какой-никакой голос у меня теперь был. Трубить в Горн при моём приближении Беймиш будет обязательно – без него он не сможет руководить обороной Башни. Я позаботился о том, чтобы он узнал о моём приближении – оставив в живых Хингу.
