Весэль спрятался за спину здоровенного детины и почесался. Не верил он во все эти храмовые штучки. И кому нужна эта справедливость, когда и так всё неплохо? Гудят оливковые прессы, шумят винодавильни, по праздникам спешит народ в харчевни да кабаки. Есть и богатеи, есть и нищие, найдется место и таким, как Весэль – весёлым да бестолковым певунам-затейникам. А болтовня о Спасителе… Весэль, хоть и неграмотным был, много чего разумел. Жизнь его помотала, побила как следует. Видел Весэль, что раздобрел народ да разленился. Перестал толпиться у храмовых ворот с дарами и развязывать толстые кошели, чтобы бросить пару золотых в мешочек с пожертвованиями. А жрецы тоже покушать любят, да и деревянное изображение Великого Старца не мешало бы покрыть новой позолотой. Значит, либо напасть какую надо придумать, либо показуху, чтобы обомлел люд и снова потёк денежный ручеёк к белым клобукам. А что может быть лучше да прибыльнее, чем приход Спасителя? Прошлого раза Весэль не помнил, под стол пешком ходил. Но матушка рассказывала. Хорошо погуляли, ярмарку затеяли. И весь положенный срок пили, ели и, понятное дело, на Храмовую площадь бегали – на избранниц смотреть. Люди толковые ставками баловались. Правда, не то не родился никто, не то знака от Великого Старца не последовало. Так тоже, если подумать хорошенько, всё верно. Разве позволят храмовники, чтобы свершилось, чтобы пришел Долгожданный и закончилось их время?
Весэль ещё разок почесался и потихонечку, бочком начал пятиться с площади. Сейчас народ разойдется. Самое время присесть у дороги и спеть подходящую к случаю балладу… Весэлю эти стишки порядком оскомину набили.
«И юных дев, подобных дивным пери,
Пятнадцать перед троном собрались…»
* * *
Избранных, однако, было числом четырнадцать, что жреца безмерно огорчало. Не найди он до вечера ещё одну дуру, и всё! Состязания придется отменить! И тогда придется ему брать котомку и ходить по деревням, собирая скудные грошики. Дела финансовые в храме обстояли хуже некуда. Решение провести состязания назрело ещё лет пять назад, да уж очень не хотелось всё это затевать. Мороки много. Сначала Главного Смотрителя уговори, потом кельи подготовь, потом малую толику средств изыщи, чтоб уплатить семьям избранных хоть какой-никакой калым, а потом – самая что ни на есть неприятность. Разослать послушников по деревням да городишкам, чтобы весть несли и девок искали… Пятнадцать дев, от духа Великого Старца зачавших. Пятнадцать избранниц, в чреве своем благодать несущих. Тьфу ты… Блудницы! Жрец отмахнулся от назойливой мошки и оглядел измученных полуденной жарой девиц. Ну, с деревенскими-то всё понятно. Нагуляли, не спохватились вовремя, вытравить не сумели, и всё. Тут уж либо в поганый дом идти, за деньги собой торговать, либо быть камнями закиданной. У мужичья суд скорый. Не соблюла честь – сдохни как собака! Убогатеек родовитых судьба другая. Жрец покосился на отороченный соболем воротник длинной, словно жердь, уродины. И кто польстился-то? Тех с приблудышами ждал костер, будь бастардёныш хоть королевской крови… тем более королевской. Монашки тоже – дело обычное. Те либо молодухи обманутые, либо фанатички уверовавшие. Жрец крякнул, потрогал серьгу в ухе и покраснел, припомнив тощие сиськи сестры Вельды. Недолго её пришлось уговаривать, мол, Великому Старцу угодное вершим… Ещё раз оглядел вспотевших «спасоносиц» жрец. Мда. Как не было средь них дочек купеческих, так и не будет. Крепка торговая гильдия. Хранит свои тайны и дщерей своих в строгости блюдёт. А коли и не блюдёт, никто о том не ведает. Появится в белокаменном доме чужой младенчик – ответ короткий: «Подкидыша взяли, благодеяние творим».
– Ну что, красавицы, потерпите до заката? Потерпите, куда деваться-то? Явится последняя – значит, верное было видение. Значит, состязаться вам до последнего. А коли не явится, ну, сами знаете…
– Чай не дуры, ведаем, – размалёванная бабёнка почмокала губами и села прямо на пыльный помост.
– Встань, избранница.
– Чичас! – Марго, а это была именно она, повела плечами и осталась сидеть, только юбки подобрала немного. – Подь-ка сюды.
Жрец вздрогнул. Бабёнку эту он сразу приметил. Как на рассвете вышел на пустую ещё площадь, так и уткнулся в неё глазами. Их на тот час не то десять, не то девять подошло… Белую кость позже в каретах подвезли. А мужички ещё поутру объявились. Эта среди них как рубиновая бусинка торчала. Сразу понял жрец, что за птичка. Понял, но промолчал. Хоть и не верил он в божий промысел, но ритуал соблюдал точно. Пятнадцать спасоносиц, Великим Старцем ведомых, из которых лишь одна Матерью стать достойна. В равноденствие с рассвета до заката спешат они к трону…
– Чего тебе? – нагнулся пониже, чтоб другие не слышали, коли охальничать станет.
– А не придет последняя, что будет-то? – шепот был жарким, и изумрудный полумесяц запотел. У жреца взмокли ладони – мужик он был крепкий, до утех охочий.
– Пораскинь башкой-то. Тогда, выходит, не спасоносицы вы, а шалавы, и место вам в ямах помойных.
– Так там самое нам и место, аль не знаешь, милок? – бабёнка прижалась губами к уху и вдруг рявкнула во всю глотку: – Спасителем тяжела!
У жреца потемнело в глазах. Он отпрянул резко и выпрямился, машинально прижав два пальца ко лбу. Немногие оставшиеся на площади в ожидании вечера повторили за ним ритуальный жест.
– Шлюха, – он сказал это одними губами, та поняла, расхохоталась громко, нагло.
– Успела ли, отец? – пробасила немолодая уж тётка и потянула за полу балахона. Жрец опустил глаза. На ступенях стояла она, пятнадцатая, в коричневых от пыли башмаках и простом сарафане.
– Взойди, девица. И наступит закат. И принесет утро пятнадцати избранным испытания, чтобы, пройдя все круги, осталась лишь одна, достойная исторгнуть Спасителя из чрева своего.
Колокол гудел тревожно и назойливо. Весэль поднял голову от деревянного стола, рыгнул и промямлил…
«И юных дев, подобных дивным пери,
Пятнадцать перед троном собрались…»
* * *
– Бей, лупи, заходи слева… Давай! Суй ей прут в ухо! Ах ты, черт!
– Куда? Сверху садись… И по башке, по башке… В пузо ногой!
– Ай… Щас она ухо откусит… Кровищи-то!
– Ставлю двадцатку на Дылду! И ещё столько же за свата!
– Ах. Убили! Убили!!!
Толпа визжала, хрипела, агонизировала. Матери поднимали детей повыше, чтобы тем было видно, как на огороженном верёвкой пространстве пятнадцать женщин убивают друг друга. Избранницы, одетые лишь в короткие плащи и вооружённые железными крюками, безжалостно бились за право жить. В глазах у них тускло сверкала безнадёжность.
– Ох, люблю я посмотреть, как бабы лупятся. Глянь, какие коленки. Я бы тоже с такой полупился, – золотозубый торговец похлопывал себя по брюшку и толковал горбатому юноше: – В прошлый раз тоже одна такая попалась, весь цех сбегался на её зад глянуть. Я ещё в подмастерьях ходил. Долго держалась. А когда выкинули в канаву, дружок мой ухитрился от волосьев её отхватить. Верно говорят, удачу приносит. Дружок тот на левобережье дом прикупил, с нами нынче и знаться не желает… Так что гляди в оба, может на этот раз повезёт. Куда?! В глаз тычь, в глаз!!!
