– Баззи, у меня интуиция. Этот деревянный фраер нас подставит.
– Заткнись!
– Баззи…
– И ещё пива!
Истинный кот жалел только об одном: что он лично не сможет добраться до Барбаросса и выцарапать тому глаза. Аккуратно. Куда аккуратнее, чем это сделали ребята Барбаросса, не умеющие толком пользоваться ножом. Впрочем, не случись той неприятной истории с глазами, он всё равно не сумел бы отказать Сверчку. Сверчок не тот истинный, которому можно сказать «нет».
Коту было известно то, о чем догадывались немногие. Именно Сверчок являлся той мощью, которая была способна вытащить Истинных из нищеты и голода и сделать полноправными жителями Норка. Именно Сверчок с его мозгами и неуёмной жаждой власти много лет назад подготовил восстание, которое за одну ночь могло бы изменить баланс сил. И если бы не предательство кого-то из штаба истинных, сейчас, возможно, кот сидел бы в своем особняке на набережной и готовил завтрашнее выступление в сенате.
Сверчка предали. За неделю до назначенного срока полиция вскрыла тайники с оружием и арестовала главарей. Сам кот тогда был ещё слишком мал, чтобы попасть под раздачу, зато его старший брат – весельчак, балагур и отец четырех девчонок – даже не успел надеть кальсоны. Доберман-фурри одним ударом отправил беднягу прямиком в город весёлых безумцев…
Сверчка тогда не нашли. Он успел скрыться в катакомбах Норка, и целых пятьдесят лет о нем не слышали. Целых пятьдесят лет. А потом он, как ни в чем не бывало, объявился у лотков с креветками на портовом рынке. Сверчок сидел на корточках, жевал травинку и разглядывал суетящихся торговцев. Ждал. Баззи узнал сверчка сразу.
– Ты Сверчок? – спросил Баззи шепотом, не веря собственным глазам (в тот день у него ещё были два прекрасных зорких глаза). – Ты Сверчок!
– Как видишь, – усмехнулся Сверчок. – Или, может быть, я похож на бабочку или корову? Пойдём побеседуем где-нибудь, где не так шумно.
Баззи привел Сверчка к Гиоццо. Гиоццо всегда был дураком, но дураком честным. Поэтому он без вопросов повесил на дверь таверны табличку «закрыто», а сам спрятался в подсобку. Сверчок раскачивался на стуле, разглядывал похабные надписи на стенах и молчал. Потом взял кота двумя пальцами за ворот, притянул к себе и сказал негромко:
– Собери мне бойцов. Полсотни. Оружием я вас обеспечу – кое-какие старые запасы легавые не нашли.
– Ах ты, вошь блатная! Бойцов хочешь? А ты знаешь, что их всех убили! Всех! Братишку моего тоже… – взорвался Баззи. Ему вдруг захотелось отомстить старику и за смерть брата, и за племянниц, которые, как одна, работали у Гиоццо понятно кем, и за себя, и за своих друзей…
– Ты, когда уймешься, свистни. Поговорить нужно.
– Пошел ты!
Сверчок встал и молча вышел вон.
* * *
А через две недели Баззи, пьяный вдрызг, валялся на полу таверны и ругался так, что краснели даже истинные лисы. Голова лопалась на куски, в ушах звенело, а в том месте, где раньше находились глаза, жёлтым сгустком плавилась боль.
– Когда уймешься, свистни. Мы с малышом Тино сидим у стойки, если что.
Кот узнал этот голос. На мгновение затих, а потом снова завыл протяжно и зло.
На следующий день он обзванивал своих ребят. Вернее, обзванивала Айза, а Баззи диктовал ей номера по памяти.
– Ты ему веришь, Баз? – всякий раз, прежде чем набрать очередные пять цифр, переспрашивала Лиза.
– Заткнись!
То, что предложил истинному коту истинный сверчок, выглядело безумно, странно и не внушало доверия, но что-то в этом было. Безумство заразно. Гениальное безумство заразнее в миллион раз. Особенно если башка затуманена дешёвой дурью, а вместо глаз – жёлтая ненависть.
* * *
Гибкие силуэты один за другим соскальзывали на мостовую и скрывались в служебной проходной театра. Бойцовые коты, одетые в трикотажные серые костюмы, с масками на плоских бесстрастных лицах, словно танцевали странный сумеречный танец теней.
Внутри здания раздались аплодисменты, крики «браво», свист. Представление закончилось. Бравоооо! Тихий треск автоматов, похожий на пение сверчков – не истинных – обычных, пара негромких вскриков, и всё закончилось. Я направился внутрь, чтобы убедиться, что моя армия точно выполнила приказ.
– Дон Тино, что с этими? – капорегиме (мне нравилось называть кота своим капо) ждал указаний.
– Поверните их ко мне лицом!
Стянуть колпак, пригладить ладонью волосы, раздвинуть губы в улыбке. Пусть один из охранников, тот, кого я решу оставить в живых, узнает Тино Карлиони и принесет эту новость своему дону.
– Вот этого оставьте, а остальных в расход, – сверчки снова запели коротко и печально.
В зале стоял полумрак. Здесь всегда стоял полумрак и пахло гримом. Трупы «зрителей», по самые глотки наполненные свинцом, напомнили мне моих недавних подружек-жерлянок. Только, в отличие от последних, этим уже не суждено было избавиться от начинки.
– Добрый вечер. Выглядишь, как грузчик, – Ви сидела на огромной бутафорской кровати, разряженная в кружева, и разглядывала меня с особым, только ей присущим выражением отстраненной брезгливости.
– Добрый. Где остальные?
– Все тут. Пятнадцать королей и королев сцены… – Темно появился из-за кулис, волоча за собой тяжелый ящик. – Здесь грим и кое-какие вещи. Вдруг придется переодеваться.
Мы шли быстро, почти бежали. Я впереди, за мной пятнадцать молчаливых фигур. Грузовичок ждал нас у заднего крыльца.
Я позволил им и себе минуту-другую полюбоваться на пламя, охватывающее деревянное здание театра. Больше меня здесь ничто не удерживало.
* * *
Бородач Барбаросса вовсе не был глупцом или трусом. У него имелась лишь одна слабость – театр.
Пока был жив дед, внука к основным делам не допускали. Он занимался сущей чепухой, а именно возглавлял «кукольный» бизнес клана. Барбаросса были последними в штате, а то и в стране, кто ещё возился с этим тяжелым и бестолковым занятием. Остальные семьи, включая отца, давно уже завязали с марионетками, уничтожив труппы за ненадобностью. Порой я даже размышлял над тем, почему я так безразличен к судьбе самых, казалось бы, близких мне по происхождению существ.
Разумеется, я осознавал, что всякая кукла обладает усеченным спектром эмоций и что сострадание и сочувствие мне ведомы лишь отчасти. Но все-таки…
Неужели тот факт, что мой отец (за двадцать лет я приучил себя думать о нем как об отце) в свое время отдал приказ сжечь десятки почти разумных созданий, не имеет значения? Я прислушивался к себе, пытался найти какие-то намеки на чувства, но увы… Даже любопытство вскоре утихло, и со временем этот вопрос перестал меня интересовать.
Тем более что «живых» кукол в Норке почти не осталось. Считать труппу Барбаросса в пятнадцать «живых» кукол чем-то достойным внимания было бы смешно. Последний в городе кукольный балаган по утрам демонстрировал «Детские Сентиментальные Представления», а ночами устраивал «Кукольные Мистерии», продавая билеты по четыре (кажется) сольдо на утренники и по четыреста, а то и больше на ночные спектакли. Помню, однажды мне пришлось заложить азбуку, чтобы выручить четыре монеты и попасть на утренник. Я тогда только начал ходить в школу и чувствовал себя там отвратительно, развлекаясь лишь копированием учителей и одноклассников. Помню, однажды я сбежал с занятий, продал чертову азбуку лоточнику и двинулся к парадной двери в сказку. Но сказки не получилось. Вместо этого я увидел небольшое неряшливое помещение с кое-как расставленными стульями, сбитый из простых досок помост, пару вырезанных из фанеры ёлок… И уставшую живую куклу с красными глазами, и да… действительно в синем парике. Кукла кривлялась, жеманничала, тоненьким голоском обращалась к публике и требовала оваций. Публика послушно аплодировала. Потом на сцене появилась вторая кукла – мальчик с обвисшими жирно намазанными белилами щеками. Кукла-девочка ударила куклу-мальчика зонтиком по голове, мальчик заплакал, а зрители рассмеялись. Я встал и вышел вон. Если бы я тогда знал, что вернусь сюда снова по доброй воле – ни за что бы не поверил.
