– Тиха-тиха говори. Тсс. Тут чэрти эти рядом ту-сят. Босы. Склад у них тут. Павезло тэбе, да! Савсэм немножка впэрёд прошел бы, был бы мэртвый савсем, Мариявладимирна.
– Можно Маша.
– Маша – хорошее имя, да. Пусть.
– А мне можно звать вас Машей? – робко встрял Коля. – Всё-таки… обстоятельства.
– Конечно, – великодушно позволила я, хотя Колина фамильярность меня покоробила. С другой стороны, можно его понять. Нынче он – мужчина, хозяин. А я так… бабель-хом.
– Ладна. Сюда иди, да. Давай один рэбёнка – поносу. Нэ бойся, нэ уроню. Я, Маша, отэц и дэд.
Инстинктивно попятившись назад, я прижала к себе детей. Вот уж чего я совсем не хотела, так это отдавать Аванесу в руки Сенечку. О Полечке так и речи быть не могло. Но хач выглядел упертым, поэтому я немедленно принялась всхлипывать и задыхаться.
– Нет! Прошу вас… Я не могу без детей!
– Не надо, Аванес Гургенович. Пусть Мария Владимировна сама… Там, знаете, всё сложно. Я эту семью давно знаю. У Марии Владимировны… ну, у Маши и мужа её Сергея Ивановича долго не получалось… А теперь вот видите – сразу двое. А она – бедняжка – совсем одна. Наверняка трагедия, Сергея Ивановича, скорее всего, убили…
– Нэ нада, так нэ нада… – резко прервал Колю хач. – Пошли, Маша. Кушать-то будэш?
Закружилась голова, и я вдруг поняла, что последний квадратик шоколада съела часов семь назад.
* * *
Внутри заброшенного торгового павильона трещал костерок. Внутри нагрелось так, что я расстегнула пальто и размотала слинг. Поля вертелась, хотела есть, и мужчины, догадавшись, что мне нужно остаться одной, отошли в сторонку. Это было мне на руку. При свете костра наконец-то удалось разобраться, что не так с Сенечкой и отчего заело спусковой крючок. Ответ оказался таким по-бабски глупым, что, очутись здесь Рыжий, я словила бы кучу обвинений в тупости. Наспех проковырянного в Сенечкиной голове канала оказалось недостаточно для того, чтобы передернулся затвор. Гильза осталась в окне, и мое страшное оружие пришло в негодность. Ничего, в следующий раз буду умнее.
Коля с Аванесом молча ждали, повернувшись ко мне спинами, в костре тихонько потрескивали еловые ветки. Не услышать щелчка затвора они не могли. Но тут на помощь неожиданно пришла Лёлька (аминь), которая раз в три-четыре часа довольно умело изображала младенческий ор. Помню, Рыжий из-за этого бесился, а я за два года как-то даже притерпелась. Так чем я хуже Лёльки? Неужели не справлюсь?
– Аааааааыыыыыуууууу…акх ахк…ааааыыыууу акх акх!
К счастью, надрываться пришлось недолго. Быстро передернув затвор и пристроив ствол на прежнее место, я успокоилась. Во всех смыслах. И замолчала, и почувствовала себя увереннее. Нет. Я ни капли не доверяла… ни Коле Звереву, ни тем более Аванесу. Никому я больше не доверяла, кроме себя самой. Потому что за эти два дня я навсегда перестала быть бабель-хомом и стала единицей… безбашенной, отчаявшейся и злой.
– Спят уже? Накричались? Устали, наверное, – Коля протянул мне хлеб с салом и присел рядом. На мой взгляд, слишком рядом для бывшего аспиранта. – Мальчики?
– Мальчик и девочка…
Вкус настоящей еды пьянил. А когда подошел Аванес и протянул мне батл коньяка – настоящего армянского, – я испугалась. Сейчас глотну чуточку и засну к чертям.
– Спасибо. Я кормлю же. Грудью. Нельзя алкоголь.
– Пэй, Маша, пэй… Дэти лучше спат будут, да.
– Не стоит, – вежливо отодвинула я руку с бутылкой. – Воды бы вот выпила.
Коля вскочил, метнулся куда-то вбок, засуетился, зашуршал пакетами.
– Мужа-то твоего что? Убили? – Аванес присел передо мной на корточки, сочувственно почмокал и вдруг резко дернулся к моим коленям и двумя пальцами отодвинул закрывающую лицо Сенечки шапку.
Диатезный носик, прикрытые полупрозрачными веками глазки, реснички длинные, тёмные…
– Красавэц! Жэних!
Палец мой, потный и жаркий, уже целую минуту лежал на крючке. Наклонись Аванес ниже, чтобы послушать, как дышит ребёнок, или стяни с Сенечкиного подбородка тряпье (от выстрела рот реборна оплавился и почернел), мне пришлось бы тяжко. Но хач удовлетворился увиденным. Заулыбался. И будь я всё ещё тупым бабель-хомом, я бы поверила в то, что пожилой человек увидел малышей и расчувствовался. Но единица знает – ничего не бывает просто так. Аванес проверял меня. И проверку его я прошла. Мы прошли.
– Маша, слюшай сюда. Мы скоро пойдем нэмножка тутошний склад босов дрочить… Кушать надо брать, патроны, бэнзин. Ты тут сиди тиха-тиха, не рыпайся. Жди. Вэрнемся и вместе потопаем отсюда, да. Тэбе, Маша, хозяйство нада, к вэнтам нада, да. И Коле нада. Мне не нада, так думаю…
Конечно же, ему не надо… К таким, как этот хач, нынешний мир щедр. «Кедр», парочка «Грачей», настоящая еда, коньяк – такой хабр может собрать не всякий. Интересно, скольких человек чпокнул дорогой Аванес Гургенович, чтобы позволить себе великодушно доставить нас к вентам?
– Мария… Маша! Водички вот. Хотите поговорить? Рассказать, что случилось… Вы же знаете, я всегда к вам испытывал только добрые чу…
– Коленька, а давай я посплю, а? – почему-то надо мной кружились рыбки и морские звёзды. Я не стала возражать, когда Коля набросил на меня, прижавшуюся к моему животу Полечку и лежащего на коленях реборна одеяло.
* * *
Когда я проснулась, в павильоне никого, кроме нас с Полей (и Сенечки), не было. Проковыряв в картоне, которым были заколочены окна, отверстие, выглянула наружу. Наткнулась на ночь. Крутило живот, но наружу выходить не стала – плевать, что воняет. Нашла заботливо оставленный батл с чистой водой, сухари. Поела. Попила. Подмылась.
Теперь можно было идти дальше. Нужно было идти дальше. И я даже пообещала Полечке, что мы так и поступим. Но я всё тянула и тянула. Всё ждала, когда вернутся мужчины и возьмут на себя ответственность за моё и Полечкино будущее.
– С ними проще, понимаешь? – поясняла я дочке. – С ними можно быть слабой и глупой, понимаешь? Нет. Не понимаешь. Вот вырастешь – поймёшь!
– Агууууу, – улыбалась Полечка.
– Если они достанут бензин, можно будет найти на шоссе мотор и добраться до хозяйства хоть завтра, понимаешь? И не бояться ничего в пути!
– Агаууууу.
– Потому что они мужчины, Поля! Они сильные и ответственные! Они наши с тобой защитники. Как, например, Сенечка. Ну? Что посоветуешь?
– Лгуууу…
– Я тоже думаю, что стоит подождать!
– Маша! Маша…
Я вздрогнула, замерла… Выдохнула облегченно, даже радостно, увидев перед собой живого и необычно возбужденного Николая.
– Маша… Милая Маша! Вы бы видели! Ты бы видела, милая… Там даже охраны не стояло. Босы – безмозглая слизь. Аванес сразу чпокнул пятерых, я двоих! Потом остальных дорезали. Я убил их всех, Маша… У них мозги вылетали просто! И раз, два, три… В человеке, оказывается, столько дерьма! Ты не представляешь! Мы взяли у босов мотор. Ещё три канистры бензина. Мясо. Хлеб. Патроны. Антибиотики. И инсулин! Ты знаешь – инсулин сейчас можно обменять на что угодно. Маша, надо идти! Аванес ждёт нас на шоссе… Маша! Я убил! Я их всех нахрен чпокнул! Маша, я сейчас могу сказать. Я хочу, чтобы ты знала – я люблю тебя… У нас есть немного времени, ты мне только верь, Маша. Я очень люблю тебя, маленькая. Всегда любил. Я защитю вас всех!
