Прямо передо мной завывал от страха и досады Шипастый Намшиил. Тесса и адская девица Розанна, не сговариваясь, исчезли, будто их не было.
— Вернитесь! — в отчаянии вскричал Намшиил, простирая руки в направлении трона. Наверное, он услышал мои шаги по мокрому снегу, потому что повернулся ко мне. Зеленые молнии все еще змеились между его пальцами, и он, оскалив зубы в полной ненависти ухмылке, взмахнул рукой и швырнул в меня брызгавший электрическими искрами изумрудный шар.
Я успел изготовить свой браслет-оберег, и уж страха, злости и решимости у меня имелось в достатке, так что я укрепил защитное поле их энергией. Я выстроил поле под углом к траектории шара, и тот, не причинив никому вреда, ушел в небо.
— Щенок! Дилетант! — прорычал Намшиил, накапливая в руках новый заряд своей зловещей зеленой энергии. Он сделал странный жест, щелкнул пальцами, и внезапно пять тонких нитей зеленого света сорвались с его руки и устремились ко мне, каждая по своей извилистой траектории.
Я чуть подправил щит, чтобы отразить и эту атаку, и в самый последний момент сообразил, что каждая из нитей отличается от других по спектру, а может, по длине волны магической энергии… в общем, что моего щита не хватит, чтобы отразить их всех. Во всяком случае, одновременно. Я отбил три, с трудом уклонился от четвертой и ничего не смог поделать с пятой.
Что-то, напоминающее ледяную, засаленную рояльную струну, обвилось вокруг моей шеи, лишив меня возможности дышать.
— Несносная, заносчивая мартышка, — шипел Намшиил. — Играешь с огнем созидания. Подстраиваешь под него свою душу, словно ты один из нас. Да как ты только смеешь? Как ты посмел прикрываться Огнем Души от меня — меня, жившего уже тогда, когда ваша жалкая порода едва выползала из навоза…
Пожалуй, больше всего меня бесила не перспектива задохнуться и даже не тот маниакальный монолог, который мне пришлось выслушивать в процессе этого. Я просто совершенно не понимал, о чем он, черт его подери, вообще говорит. Ну, конечно, я изрядно отмутузил его этой серебряной рукой, но даже так он принимал это слишком близко к сердцу… если оно у него, конечно, имелось.
Потом я утратил нить своих размышлений. Голова гудела как котел. Шея болела. Шипастый Намшиил нес какую-то ахинею. Он распинался буквально с пеной у рта — а потом в воздухе мелькнул серебряной молнией «Амораккиус», и голова Шипастого Намшиила слетела с плеч и, дважды перевернувшись, упала в снег.
Я вдруг смог сделать вдох, и мир снова начал выстраиваться в положенном порядке. Майкл шагнул вперед, бросил взгляд на тело Намшиила и отсек ему правую кисть. Потом подобрал ее и сунул в полотняный мешок, висевший на поясе. Тем временем Саня закинул автомат за плечо и помог мне подняться.
— Пошли, — прохрипел я, едва складывая слова своим полураздавленным горлом. Я отцепился от Сани, сделал шаг вперед и махнул ему рукой. — Маяк. Быстро.
Саня перевел взгляд с меня на башню и, сунув меч в ножны, снова взял в руки автомат. Потом, вскинув «Калашникова» к плечу, начал методично отстреливать одиночными выстрелами тварей, прикованных цепями по периметру круга с продолжавшей парить в нем Ивой.
Я старался не отставать от Сани. Дыхание давалось мне с трудом. Ко времени, когда мы с Майклом ступили под укрытие камней полуразрушенного маяка, огонь по нам сделался гуще и точнее: зрение у стрелков почти восстановилось. Маленькое окошко, подаренное нам двумя зарядами «Метеора», закрылось.
— Откуда вы знали? — задыхаясь, спросил Майкл. — Откуда вы знали, что они бегут, стоит нам атаковать их?
— В играх, подобных этой, трудно оставаться в живых две тысячи лет, если вы не обладаете рефлексами хищника, — объяснил я. — И любой хищник на свете реагирует на громкий звук, яркую вспышку или внезапное нападение одинаково. Он спешит убраться оттуда к чертовой матери. Это сильнее их. Чертовски трудно отделаться от привычки, если ей две тысячи лет.
Саня спокойно прикончил еще одну тварь.
Я пожал плечами.
— Никодимус и К. были уверены, что все пойдет только так, как они рассчитали, а когда все обернулось по-другому, они просто смешались. Поэтому монетоголовые удрали, — я надул губы. — Разумеется, они очень скоро вернутся. В очень раздраженном состоянии. Как дела, Марконе?
— Дрезден, — произнес Марконе таким тоном, словно мы случайно встретились напротив знакомой кофейни. Голос у него звучал немного устало, но спокойно. С учетом обстоятельств это лишний раз демонстрировало характер короля криминального Чикаго. — Вы можете помочь девочке?
Черт. Чтоб его. Наверное, больше всего я ненавижу в Марконе именно это. Время от времени от говорит или делает что-то такое, из-за чего я не могу приклеить на него ярлык «преступный подонок» и спокойно убрать его куда-нибудь в шкаф. Я испепелил его взглядом. Он ответил мне слабой, понимающей улыбкой. Я выругался про себя и принялся изучать устройство круга, пока Саня разбирался с последней из сторожевых тварей.
— В жизни не видел ничего подобного, — тихо признался Майкл.
Я мог его понять. Даже на мой профессиональный взгляд круг вышел впечатляющим. Он сплетался из множества светящихся линий и завитков, а это всегда смотрится потрясающе, особенно ночью. Золото, серебро и драгоценные камни тоже не портили впечатления. Светомузыка в исполнении колокольчиков и кристаллов придавали этому зрелищу гротескной фантастичности, выгодно оттенявшей магическую символику.
— Работа высший класс, — так же тихо пробормотал я. — Мне еще лет сто или двести не дорасти до такого уровня мастерства. И точность потрясающая. Стоило бы какой-то мельчайшей детали сесть на долю дюйма мимо положенного места, и вся эта штука взлетела бы на воздух. С такой-то мощностью… Любая ошибка могла привести к тому, что на месте этого холма остался бы кратер. Только гребаный гений мог собрать и запустить такое, Майкл.
Я поднял посох.
— К счастью, — продолжал я, взяв его обеими руками и замахиваясь, — чтобы взломать его, достаточно одной обезьяны с большой палкой.
Посох с силой опустился на ближний от меня кристалл хрусталя. Кристалл разлетелся на мелкие осколки, и свечение, окутывавшее круг, дрогнуло и начало меркнуть.
Я двинулся по кругу, сокрушая все направо и налево своим посохом. Действие это оказывало на меня прямо-таки терапевтическое. Одному Богу известно, сколько раз нехорошие парни уничтожали плоды человеческого труда, оставляя людей без домов, любимых, самой жизни. Приятно было вернуть им хоть часть этого долга. Я громил кристаллы, преломлявшие свет в клетку для плененного Архива. Я корежил и отшвыривал в сторону камертоны, превращавшие звук в невидимые цепи. Я разносил к чертовой матери все хитроумные приспособления, лишавшие жертву свободы — слоновьи бивни с вырезанными на них рунами, самоцветы с магическими иероглифами, золотые пластины с колдовскими символами.
Не знаю, в какой именно момент я начал орать. Где-то в разгар процесса разрушения мне пришло в голову, что эти гады, взяв магию, энергию жизни и созидания, и извратили ее, превратив в нечто постыдное и отвратительное. Они использовали ее в качестве орудия заключения и пыток, порабощения и уничтожения. Хуже того, они обратили магию против Архива, против хранителя знаний — еще хуже, против ребенка.
