— Но Архив запрограммирован на нейтралитет, — возразил Саня. — Вы же сами сказали.
— Архив — да, — подтвердил я. — Но не Ива, а Ива контролирует Архив. И она еще ребенок. Ребенку можно причинить боль. Запугать. Совратить. Искусить, — я потер переносицу. — Они хотят сделать ее одной из своих. Ну, и Марконе им в подобном качестве тоже не помешает.
— Да поможет нам Бог, если они захвачены, — прошептала Мёрфи.
— Господь до поможет им, если они захвачены, — возразил Майкл. — Их надо отыскать, Гарри.
— Даже Мэб не смогла бы отыскать динарианцев с помощью магии, — покачал головой я. — Скажите, Гард, ваша фирма могла бы справиться с этим?
Она мотнула головой.
Я покосился на Майкла.
— Не думаю, чтобы кто-либо начертал в небе большую светящуюся стрелку, видимую только вам двоим, нет?
Майкл тоже помотал головой.
— Я смотрел, — без тени улыбки ответил он.
— Что ж, значит, так. Без божественной помощи нам их не найти, — я сделал глубокий вдох. — Итак… В таком случае мы сами заставим их нас найти.
— Отменный будет фокус, если нам это удастся, — заметил Саня. — Что вы задумали?
Хендрикс вдруг поднял голову.
— Монеты.
Все повернулись и уставились на него.
Секунду-другую Хендрикс считал на пальцах.
— Монет у них всего шесть. И людей шесть. И как они дадут этой вашей девчонке-ужастику монету? И еще одну моему боссу?
— Правильная логика, Куджо, — кивнул я. — Это их задержит, но ненадолго. Нам надо действовать быстро, если хотим добиться успеха. Никодимус не может себе позволить новых потерь в живой силе, но не будет колебаться ни одной гребаной секунды, чтобы убить кого-нибудь из своих ради его монеты. Поэтому мы предложим ему обмен. Одиннадцать старых пятаков в обмен на девочку.
Майкл с Саней разом вскочили на ноги, выражая возмущение на двух разных языках. Разобрать отдельные слова я почти не мог, но смысл их явно сводился к «вы что, спятили?»
К чертовой матери, Майкл! — вскинулся я, поворачиваясь к нему с упрямо выпяченной челюстью. — Если Никодимусу удастся поставить Архив под свой контроль, совершенно безразлично будет, сколько этих чертовых монет хранится у вас взаперти.
Наступило молчание, только очень громко тикали часы в прихожей.
Я не ослаблял натиска.
— Вот в эту самую минуту шесть демонов пытают одиннадцатилетнюю девочку. Так, как пытали меня. Так, как пытали Широ.
Майкл дернулся как от удара.
— Посмотрите мне в глаза, — сказал я ему, — и скажите мне, что считаете: мы должны позволить этой девочке страдать, хотя в наших силах спасти ее.
Тик-так.
Тик-так.
Майкл мотнул головой.
Саня обмяк и снова с мрачным видом привалился спиной к буфету.
— Никодимус никогда не пойдет на такую сделку, — тихо произнес Майкл.
Люччо улыбнулась, блеснув молодыми зубами.
— Еще как пойдет. Зачем жертвовать полезными вассалами, когда он может согласиться на обмен, обмануть или уничтожить нас, похитить монеты и сохранить у себя Архив?
— Очко, — одобрительно кивнул я. — Только мы будем к этому готовы. Капитан, вам известно, как связаться с ним по официальным каналам?
— Да, — ответила она.
— Гарри, — мягко произнес Майкл. — Мы идем на чудовищный риск.
Они с Люччо переглянулись. Оба не сказали ни слова, но напряжение в воздухе между ними повисло изрядное.
— В этой ситуации, — произнесла, наконец, Люччо, — есть только одна более рискованная вещь, которую мы можем предпринять, — она пожала плечами и развела руки в стороны. — Не делать ничего.
Майкл поморщился и перекрестился.
— Да пребудет с нами Господь.
— Аминь, — добавил Саня и подмигнул мне через плечо.
— Тогда звоните Никодимусу, — сказал я. — Скажите ему, что я предлагаю сделку.
Глава ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
На то, чтобы сообщение прошло по всем каналам, требуется время.
Меньше всего на свете мне хотелось снова намокнуть, но я все еще не согрелся, меня колотило, и, как выяснилось, имеется еще куча неудобных и неприятных побочных эффектов приема внутрь нескольких галлонов морской воды. Если кто не знает, именно мелочи достают больше всего.
В общем, прошло часа два, прежде чем мой организм более-менее пришел в себя, принял душ и занял горизонтальное положение, и к этому времени я так вымотался, что в глазах все расплывалось. К этому времени Молли с помощью и, можно сказать, под руководством Сани соорудила обед. Саня, похоже, испытывал чисто национальное, недоступное другим угрюмое удовольствие от созерцания последствий катастрофы. Я рухнул на диван и честно пытался спорить насчет того, стоит ли подвергать опасности остальных, но вырубился и словно Рип ван Винкль пропустил большую часть разговора.
Мне не хотелось просыпаться. Мне снился сон, в котором у меня ничего не болело, и в котором меня никто не колошматил. Стены во сне были белые, и гладкие, и чистые, освещенные только холодным лунным светом, и кто-то обращался ко мне мягким, ровным голосом. Но тут в мою правую руку впилась тысяча иголок, и сон начал таять. Хоть и постепенно, я просыпался. В комнате говорили.
— …это в самом деле так? — сердитым шепотом спрашивала Мёрфи.
— Это не по моей части, — пророкотал в ответ Майкл. — Мэм?
— Эта область нашего искусства деликатна, — осторожно произнесла Люччо. — Но у девочки несомненный дар.
— Тогда нам нужно что-то сообщить.
— Нельзя, — тихо, с горечью возразила Молли. — Это не поможет. Это может только ухудшить положение дел.
— А ты-то откуда это знаешь? — вскинулась Мёрфи. — Ты в этом совершенно уверена?
Я так устал, и я, похоже, пропустил часть разговора. Я поморгал, пытаясь разлепить веки.
— Девочка знает, о чем говорит, — произнес я заплетающимся языком. Я пошарил рукой, и обнаружил, что Мыш лежит на полу рядом с диваном. Подумав, я решил, что с переходом в сидячее положение можно немного повременить. — О чем разговор?
Молли бросила на Мёрфи взгляд, недвусмысленно говоривший: «Вот видите?»
Мёрфи тряхнула головой.
— Пойду, посмотрю, не проснулся ли Кинкейд, — сказала она и вышла, всем видом выражая неодобрение.
Мыш занялся методичным вылизыванием моей правой руки — ритуалом, который он исполняет редко, но очень старательно. Иголок в руке поубавилось, так что возражать я не стал. Собственно, я так и не разобрался пока, что же произошло с моей рукой. Я не слышал, чтобы с кем-либо случалось что-то подобное — но терпеть это неудобство я все-таки мог, и в списке моих неотложных проблем оно находилось далеко не на первом месте.
