Васька хлопал газами, мысленно прикидывая, как круто он только что попал. А считал, косяки уже не его стихия. И пока Барин думал, не в состоянии связать и пары слов, то ли от шока, то ли от голода, Груня уже хлопнула дверью. Да так, что Васька вздрогнул. Вздрогнул и сорвался с места.
Девчонку он догнал у подсобки.
— Я дурак, тормоз, идиот, — говорил Василий, схватив девчонку в охапку и прижимая к себе, — Я испортил все. Не подумал. Ты же наешь, какой я. Ну, знаешь ведь? Я не то совсем хотел сказать. Правда, не то!
— Не ври! — рявкнула Груня, — Отпусти меня. Видеть тебя не хочу!
Васька позиции не сдавал, крепко фиксируя вырывающуюся девушку руками. Пока она не замерла неподвижной статуей в его объятиях.
Васька отклонился, пытаясь заглянуть в глаза пигалице. Но та ухитрилась, высвободила руки и отвесила оплеуху. Звонко и крепко. Так, что Васька словно очнулся от наваждения.
— Не смей ко мне прикасаться! — четко и по словам проговорила Груня.
От ее голоса, звеневшего холодом и сталью, гневом и обидой, Василий опешил и опустил руки.
— Груня, давай поговорим… — попытался предложить Барин.
— Ты уже достаточно сказал! — холодно перебила его девчонка, — Я тебя услышала!
Груня развернулась и твердой походкой, с прямой, натянутой словно струна спиной, вышла в зал. Барин не отставал ни на шаг, но заговорить не пытался.
Первым встретился Вовчик. Звенящим голосом Груня сообщила, что ей нужно домой. И, прихватив из подсобки верхнюю одежду, сменив туфли на сапожки, вышла из ресторана.
Вася уже курил, поджидая девчонку на крыльце. Он боялся, что она рванет от него в снежную бурю. Но ошибся. Груня направилась в сторону припаркованного Мерседеса и села на пассажирское сиденье.
Мелькнувшая на горизонте надежда заставила Василия рвануть за руль. Прогретый салон надежно отсек молодых людей от снежной вьюги.
— Если у тебя есть сомнения по поводу отцовства, — медленно проговорила Груня, — Я не против теста на ДНК.
— Мать твою, Груня! — взревел Бася от неожиданности, — Какой тест! Это мой ребенок!
Но Груня даже не поморщилась, просто смотрела прямо перед собой, наблюдала, как по лобовому стеклу пляшут снежинки.
— Это мой ребенок, — тихо проговорила Груня, — А ты не смей, слышишь, не смей кому-то говорить о моей беременности!
— Зайчонок, ну, бред ведь! — Васька заставил себя говорить спокойнее.
— Бред — не проявлять радости, когда узнаешь, что появилась новая жизнь, — Груня отвернулась, понимая, что решив быть сильной, нужно стоять до конца. Но вот только выходило пока плохо. Хотелось разрыдаться или расколотить что-нибудь.
Васька, молча, завел двигатель. Дорога домой показалась длинною в вечность. Каждый раз, порываясь начать разговор, Барин натыкался на отчужденное молчание. Он психовал, сжимая руль до хруста в суставах, но заставлял себя держаться. Не станет лучше, если он начнет орать, ни ему, ни тем более пигалице.
В большом, уютном доме Барычинских было тихо, а на одной лишь кухне неярко горел свет. За столом на удобном диванчике сидели Пал Палыч в обнимку с мамой Нюрой и о чем-то мило шептались. Анна Михайловна была капельку смущена, а Пал Палыч — наоборот, светил широкой улыбкой.
— О, дети! — обрадовался Пал Палыч, — Что-то вы рановато. Но это даже хорошо! Пока сын не задрых богатырским сном, мы вам сразу новость и сообщим.
— Павлик, — улыбнулась Нюра, — Ну, что ты с порога на них, да такой новостью! Пусть чаю выпьют, продрогли по дороге. Вон как метет!
Анна Михайловна собралась было подскочить на ноги, и включить подогреваться успевший остыть чайник, но была остановлена мужем.
— Нельзя тебе нынче так прыгать, Анютка, — мягко пожурил мужчина, а Груня заметила, как Пал Палыч весь просиял, и. кажется, даже грудь выпятил от радости и гордости, — А у нас вот, прибавление в семействе скоро.
Васька хмуро молчал. Груня, улыбнулась сквозь слезы. А потом, повернувшись лицом к Барину, треснувшим от слез голосом тихо прошептала:
— Вот так нужно реагировать на новость о детях.
Больше Груня ничего не сказала. Рыжеволосым ураганом рванула из комнаты, миновала лестницу и закрылась в спальне на ключ. В два шага преодолела расстояние до кровати и упала на постель, пряча лицо в подушку, пахнущую родным запахом любимого мужчины. Отчего слезы полились в три ручья, а хрупкое тело сотряслось в рыданиях.
— Груня, открой! — доносилось из-за коридора, — Я сейчас на хрен разнесу эту гребаную дверь в щепки!
Но Груня молча рыдала, накрывшись с головой, так и не сняв в себя рабочую одежду.
* * *
Васька стоял в коридоре перед собственной спальней. И, как водится, орал раненым бизоном. Недолго. Тяжелая рука отца легла на плечо. Крепко сжала, заставив поморщиться от боли. Обернулся.
— Не лезь, батя! — тихо предостерег Барин.
Но взгляд карих глаз столкнулся с точно таким же, карим, решительным и угрожающим.
— Говорил я тебе, обидишь девочку — лично отхожу ремнем?! — вкрадчиво спросила Пал Палыч, — Что ты натворил, оболтус?!
— Не твое дело! — зыркнул Васька, но тут же огреб от родителя знатный подзатыльник.
Рука у Пал Палыча была по-прежнему крепкой, а удар сильным. Васька пошатнулся, почесал пятерней затылок. В голове звенело, но он, кажется, был рад этому. Словно все мозги окончательно встали на место.
— Ох, пап, — пробормотал Василий, — кажется, у меня залет по полной программе.
— Васька, Васька, — вздохнул Пал Палыч, — Пусти Анютку в спальню. А сам не лезь. Девчонки скорее договорятся.
Глава двенадцатая, в которой Груня начнет привыкать к переменам
В свою спальню Василий Павлович попал уже глубокой ночью. После долгого разговора по душам с отцом, в полной мере Василий осознал, как был неправ. Да и, по большому счету, не только сегодня. Все эти недели, с того момента, как пигалица стала жить с ним, он даже не задумывался над тем, что мелкой девчонке нужно внимание, свидания, культурная программа.
Осторожно, стараясь не разбудить спящую в кровати девушку, Василий прошел в ванную. Вернувшись, аккуратно улегся в постель. На самый край. Лежал и смотрел, как тихо сопит Грунька. Приоткрытый рот будил желания прикоснуться к нему. Но Васька приказал себе лежать и не двигаться. Не сейчас. Не заслужил пока. Простит, вот тогда и поцелует. Покажет, как соскучился, как сожалеет и как любит.
Почему-то еще вчера, да даже сегодня утром, он упрямо не позволял себе скатываться до соплей и признаний. А сейчас вот жалел. Если бы пигалица не спала, он бы миллион раз ей в глаза сказал, как любит ее, упрямую и смелую девчонку.
Но Грунька спала, подложив ладошку под щеку, а вторую устроив на одеяле. Васька провел рукой по хрупким и длинным пальцам. Нет, он определенно тупил все эти недели. Почему? Да потому что только тупица мог променять любимую женщину на стройку. Пусть и собирался он, изменив первоначальные планы, отгрохать новый клуб в разы больше BarINa и назвать «Пепел» в четь пигалицы. Вроде как подарок на Новый год. И к чему пришел? Разлад и волнения.
