Лара смотрела на Перевертыша своими белыми глазами; на лице ее не читалось ничего, кроме ненависти.
— Ты понял меня, маленький фаг? Ты и тот мешок тухлой плоти, к которому ты прикреплен?
— Я поняла, — огрызнулась Лара.
Улыбка Перевертыша мгновенно сделалась шире.
— Если обреченного воина не доставят ко мне до завтрашнего заката, я начну охоту.
— Это может потребовать больше времени, — заметил я.
— В твоих интересах, притворщик, молиться, чтобы этого не произошло. — Он отшвырнул бесчувственное тело вампира, и та бесформенной грудой упала на свою сестру. — Связаться со мной ты можешь по его устройствам для разговора.
Он легко прыгнул в зиявшее в потолке отверстие и исчез.
Я привалился к стене; ноги почти не держали меня.
— Томас, — прошептал я.
Эта тварь захватила моего брата.
Глава двадцать седьмая
Лара наскоро оценила потери. С дюжину охранников погибло, еще дюжина отделалась увечьями. Стены в том месте коридора, где пытались устроить засаду, так забрызгало кровью, что они казались просто выкрашенными в красный цвет. Еще человек десять — пятнадцать не успели к месту событий, и это кстати — так по крайней мере нашлось кому помогать раненым и убирать тела.
Заклятие Перевертыша вывело из строя все до единой рации и мобильники, но старые проводные телефоны все-таки работали. Ларе удалось собрать небольшую армию других охранников и врачей — судя по всему, в резерве у Рейтов немало народа.
Пока она занималась всем этим, я сидел, привалившись спиной к стене и отрешенно наблюдая за происходящим. Это представлялось мне наиболее верным. Голова раскалывалась. Почесав зудевшее место, я заметил, что левое ухо и шея под ним покрыты слоем запекшейся крови. Должно быть, порвал кожу — ссадины на голове всегда кровоточат как черт знает что.
Некоторое время меня просто мутило, так что мне было не до наблюдений. Потом я поднял взгляд и увидел, что Лара распоряжается эвакуацией своих раненых сестер. Кровь — собственная, розовая — заливала их с головы до пят, и обе так и не приходили пока в сознание. Когда их уложили на носилки и унесли, врачи занялись ранеными охранниками, а Лара подошла ко мне.
Она опустилась передо мной на колени; взгляд ее светло-серых глаз оставался совершенно непроницаемым.
— Ты можешь стоять, чародей?
— Могу, — буркнул я. — Но не хочу.
Она чуть вздернула подбородок и посмотрела на меня сверху вниз, уперев руку в бедро.
— Во что это ты втянул моего младшего братца?
— Самому интересно, — пробормотал я. — До сих пор пытаюсь понять, откуда вообще летят пули.
Она скрестила руки на груди.
— Обреченный воин. Насколько я понимаю, Перевертыш имел в виду беглого Стража?
— Можно понять и так.
Лара внимательно посмотрела на меня и вдруг улыбнулась, блеснув ослепительно-белыми зубами.
— Он у вас. Он пришел к вам за помощью.
— Какого черта вы так решили? — удивился я.
— Потому что люди, оказавшиеся в безвыходной ситуации, как правило, обращаются за помощью к вам. А вы им помогаете. Так всегда случается. — Она задумчиво побарабанила пальцами по подбородку. — Надо бы теперь решить, что выгоднее. Выполнить требования Перевертыша. Или списать Томас как боевую потерю, отобрать у вас Стража и превратить его в ценный товар для тех, кто на него охотится. Своего рода политический капитал. В конце концов, за его голову — живым или мертвым — назначено солидное вознаграждение.
Я продолжал тупо смотреть на нее.
— Вы не выйдете из игры, — наконец сказал я. — Вы надеетесь, что сможете покобениться немного и выбить из меня какие-нибудь обещания в обмен на ваше сотрудничество, но сотрудничать все равно будете.
— И с чего бы я должна на это пойти? — поинтересовалась Лара.
— Хотя бы потому, что после попытки переворота в Провале Томас — герой Коллегии. И если вы позволите какому-нибудь страшиле волосатому просто так явиться и убить его после фактической победы над вами на вашей же территории, в вашем же доме, это будет выглядеть как проявление слабости. Мы оба понимаем, что этого вы себе позволить не можете.
— А уступив его требованиям, я слабости не выкажу? — не без скепсиса спросила она. — Нет, Дрезден.
— Черта с два, еще как да, — возразил я. — Вы продолжите игру, вы подстроите Страшиле Волосатому ловушку и уберете его в лучших предательских традициях Белой Коллегии. Вы вернете Томаса. Вы уложите на лопатки тяжеловеса. Вы укрепите свой статус среди соплеменников.
Она прищурилась; ее лицо по-прежнему не выдало ничего из того, о чем она думала.
— А после того, как я все это проделаю, — произнесла она наконец, — что, если я возьму Стража и сама сдам его Белому Совету? Это стало бы неплохой картой для дальнейших взаимоотношений с вашими.
— Еще бы. Только вы этого не сделаете.
— Не сделаю? — удивилась Лара. — И что же мне помешает?
— Я.
— Всегда любила общаться с мужчинами, обладающими высоким самомнением.
Теперь настал уже мой черед оскалить зубы в ухмылке.
— Простое махалово не в вашем стиле, Лара. Если вы разыграете партию как надо, это улучшит вашу репутацию и влияние. Зачем рисковать всем этим, ссорясь со мной?
— Гм… — пробормотала она, скользя глазами по моему телу. Она как бы невзначай провела рукой по подолу юбки, и взгляд мой мгновенно приковался к полоске белой кожи, видневшейся сквозь порванную ткань. Даже потеки запекшейся крови смотрелись на ее коже возбуждающе. — Я изредка задумываюсь, как оно было бы, если бы я завалилась с вами, Дрезден. Прямо на пол, на ковер какой-нибудь. Интересно, что бы из этого вышло.
Я облизнул пересохшие губы и с усилием отвел взгляд от ее бедра. Голосовые связки меня не слушались.
— Вам известно, как захватить полную власть над кем-то, Гарри? — поинтересовалась она тихим, вкрадчивым голосом.
Мне пришлось откашляться.
— Как? — прохрипел я.
Ее светло-серые глаза сделались совсем уже большими, бездонными.
— Дать им то, чего они хотят. То, что им необходимо. То, что не в состоянии дать им никто другой. И если вам удастся сделать это, они будут возвращаться к вам снова и снова. — Она наклонилась ко мне и почти прижалась губами к моему уху. — Я знаю, что я могу вам дать, Гарри. Вам сказать?
Я поперхнулся и кивнул, не осмеливаясь поднять на нее глаза.
— Покой, — выдохнула она мне на ухо. — Я могу сделать так, чародей, чтобы боль ушла. Совсем ушла из твоего тела. Или мыслей. Из сердца. Хоть ненадолго, но я могу дать тебе то, чего не может дать никто другой — свободу от бремени ответственности и совести. — Она придвинулась еще ближе, так близко, что я ощущал свежесть воздуха у ее губ. — Милый Дрезден. Я могу подарить тебе мир. Представь себе, как ты закрываешь глаза, а тебя не беспокоит ничего — ни боль, ни страх, ни горечь, ни голод, ни вина. Только покой, и темнота, и мое тело, прижимающееся к твоему…
