Я даже зажмурился.
— О, — произнес я. — Что ж. Скажи им, что это может оказаться очень опасным. Скажи, что, если они хотят вступить в милицию, им придется подчиняться на время службы приказам. И я буду платить им по одной большой пицце на каждые восемь десятков волонтеров.
— Это меньше, чем ты платишь гвардейцам, — самодовольно заметил Тук.
— Ну, они же любители, не закаленные ветераны вроде тебя и твоих людей, так ведь?
— Так точно, мой господин!
Я серьезно посмотрел на него.
— Если ты сможешь навербовать в милицию достаточно народу и если они будут действовать так, как им прикажут, тебя ждет повышение, Тук.
Глаза его расширились.
— Это та, что с хрустящей сырной корочкой и разными начинками?
— Это не пицца, — остудил я его. — Это повышение. Выполни эту работу, и с той минуты ты станешь зваться… — Я сделал драматическую паузу. — Генерал-майор Тук-Тук Минимус, командующий Элитой Войска Ца-Лорда.
Тельце Тука буквально содрогнулось от возбуждения. Появись над его головой висящий в воздухе огромный восклицательный знак, я и то не слишком бы удивился.
— Генерал-майор?
Я не смог устоять.
— Да, да, — с серьезным видом произнес я. — Генерал-майор.
Он издал торжествующий вопль и исполнил в воздухе между машинами сумасшедший зигзаг.
— Что ты от нас хочешь, когда я их соберу, мой господин?
— Я хочу, чтобы ты разыграл все как надо, — сказал я. — Вот что мы сделаем…
Я вернулся к Уиллу и Джорджии, а спустя десять минут «Жучок-плавунец» с пыхтением вошел в гавань. Кузнечик ухитрилась подвести катер к причалу, врезавшись в последний лишь с умеренной силой, я быстро привязал… принайтовил, так, кажется? — трос, и Уилл с Джорджией прыгнули на борт. Стоило ногам Уилла коснуться палубы, как я отвязал трос и следом за ними перебрался на катер. Молли же, не дожидаясь моей команды, сразу дала полный назад.
— Что дальше? — спросила она меня через крышу рубки.
— Правь по компасу рядом со штурвалом. На один-два градуса южнее востока, и окликни меня, как только увидишь остров.
— Есть окликнуть!
Уилл, сощурившись, покосился на Молли, потом на меня:
— «Есть»? «Окликнуть»?
Я презрительно тряхнул головой.
— Сухопутные крысы. Пойду, ухо придавлю, или как там это называется. Черт знает сколько не спал.
— Ступай, Гарри, — сказала Джорджия. — Мы тебя разбудим, если что.
Я кивнул, спустился в каюту, повалился на свободную койку и сразу же вырубился.
Спустя две секунды кто-то тряхнул меня за плечо.
— Пшли вон, — сказал я.
— Извини, Гарри, — произнес Уилл. — Мы на месте.
Я произнес несколько необдуманных грубостей, потом немного включился и открыл глаза, что, как известно, в процессе просыпания самое сложное. Потом сел, и Уилл, покосившись на лежавшего в отключке Моргана, поднялся из каюты обратно на палубу. Я посидел немного, пока во рту царил такой вкус, словно в него вылили пару ложек политуры. Мне потребовалось несколько секунд на то, чтобы опознать звук, которого прежде не было.
Дождь.
Стук дождевых капель по настилу палубы и крыше рубки.
Я выбрался на палубу, не опасаясь, что дождь испортит мой кожаный плащ. Одним из положительных последствий до боли сложного и утомительного ритуала, с помощью которого я заговаривал свой плащ, стало то, что он у меня теперь не только пуленепробиваемый, но и непромокаемый, да и не пачкается почти. И при этом дышит. Посмотрел бы я, как Берман или Уилсон добились бы такого результата.
Клянусь задницей, технологии у меня чертовски продвинутые.
Я вскарабкался на мостик, поглядывая при этом вверх. Низкие серые тучи обложили весь небосклон, и дождь шел не проливной, но ровный, какие случаются надолго. В чикагское лето таких почти не бывает — обычно они налетают грозами и уносятся дальше. Жара почти не спала, в результате чего воздух, казалось, сгустился до такой степени, что в нем почти можно было плавать.
Я отобрал у Молли штурвал, сориентировался по компасу и по острову, до которого оставалось несколько минут хода, и громко зевнул.
— Что ж. Так, конечно, будет неприятнее.
— Что, дождь? — спросила Молли, возвращая мне пентаграмму.
Я нацепил ее на шею и кивнул.
— Я собирался подождать с высадкой почти до темноты.
— Зачем?
— По большей части затем, что только что вызвал Совет Старейшин на драку. Здесь, на закате.
Молли поперхнулась жевательной резинкой.
Я не обратил на нее внимания.
— Я не хочу облегчать им задачу. Да, и еще я договорился со Страшилой обменять Томаса на Моргана. Правда, пока ему еще не сообщили, где это должно произойти. Иначе, боюсь, он смошенничал бы и заявился сюда до срока. Он производит впечатление ненадежного типа.
Молли не заметила камешка в свой огород, а может, ей хватило ума не показать вида.
— Вы сменяете Моргана на Томаса?
— Нет. Я просто хочу выманить Страшилу сюда, и чтобы Томас был при нем целый и невредимый — тогда Белая Коллегия сможет его отбить.
Молли потрясенно уставилась на меня.
— И Белая Коллегия тоже?
Я самодовольно кивнул:
— В конце концов, они в этом тоже заинтересованы.
— Э… — пробормотала она. — А почему вы думаете, что Совет Старейшин откликнется на ваш вызов?
— Потому что я сказал им, что представлю им информатора, который даст показания насчет того, кто же на самом деле убил Ла Фортье.
— У вас кто-то такой есть?
Я улыбнулся ей:
— Нет.
Несколько секунд она задумчиво смотрела на меня.
— Но убийца этого не знает, — произнесла она наконец.
Улыбка моя сделалась шире.
— Конечно, нет, мисс Карпентер. Он не знает. Я сделал так, что о моем вызове Совету Старейшин известно почти всем в Эдинбурге. Если существует хоть малейший шанс того, что такой информатор у меня имеется, у него нет иного выбора, кроме как показаться здесь. Что, кстати, станет еще и серьезным доказательством существования Черного Совета.
Она сдвинула золотые брови.
— А что, если шанса на существование такого информатора нет?
— Детка, — фыркнул я. — Шайки подобных типов — ну, тех, кто подставляет, предает и убивает, — они делают то, что делают, потому что любят власть. А когда люди, которые любят власть, собраны вместе, они все до единого протягивают одной рукой дары, а в другой сжимают за спиной кинжал. Они воспринимают незащищенную спину как приглашение воткнуть этот кинжал в нее, да поглубже. Шансы на то, что в этой группе не найдется ни одного, кто не усомнится и не попытается поторговаться с Советом ради личной выгоды, не то что равны нулю — они еще меньше.
