— Милолика…
Голос Руслана стал напряжённым. Наверняка это ценные бумаги! Милолика выхватила смятые листы и попыталась распрямить. «пикник на природе».
Именно эти подчёркнутые несколько раз слова и заставили обратить на себя внимание.
Несколько неровных, ломаных строчек, и у горла беспокойной птичкой забился жаркий, трепещущий комок. Даже дыхание перехватило.
— Я могу это забрать? — глухо произнес Руслан.
И хриплые нотки в натянутом до предела голосе, обожгли щеки и ударили по возбуждённым нервам крохотными, искрящимися молниями.
Вычерпывая насухо свое спокойствие и уверенность, она взглянула на Руслана. И едва удержала его взгляд. Темный, волнующий.
— Я думаю, — она ещё раз пробежалась по строчкам, смакуя и запоминая все вплоть до последнего штриха, — да, можешь.
Руслан протянул руку, и Милолика вложила в нее смятый хваткими детскими пальчиками листок. И, может, если бы она была чуть менее шокирована произошедшим, то нашла бы несколько красноречивых слов, но воздуха в легких хватило лишь на:
— Мне нравится все. Очень.
Перехватив недовольного Олежку за руку, Милолика направилась к выходу. Руслан смотрел ей вслед.
Глава 21
Сколько раз проораться и побить посуду, Аня не уточняла, но, похоже, ей достаточно было одного громкого скандала. А всего-то и стоило немного выдохнуть. и попытаться подумать не только о том, что было, но и что может быть.
Кто-то ищет право на второй шанс в цене подарков, другие ждут тысячу извинений и ещё столько же сверху, третьих устраивает только баш на баш, а ей хватило исчёрканного угловатым почерком листка и заметного волнения в потемневших глазах.
Милолика тихонько выдохнула, прислушиваясь к никак не проходящему тихому трепету. Именно он, а не тонкий шерстяной палантин сейчас согревал всю ее, от макушки и до кончиков пальцев. Возник в тот момент, когда она прочитала первые слова и до сих пор не проходил. Уравновешивал собой остаточные волны негатива. не давая шанса им превратиться в бурю.
Ответственность и искренность Руслана поразили в самое сердце. Стали тем самым контрольным выстрелом по остаткам тревог и сомнений, и помогли неуверенному согласию окрепнуть. Потому что никогда в жизни Милолика не видела ничего подобного. Даже в юности, во время первых в ее жизни более или менее серьезных отношений, предложение «встречаться» было озвучено так. словно парень спрашивал об очередном стаканчике кофе из автомата, а никак не о согласии быть парой.
Руслан не предлагал ей пока именно таких отношений. И даже не пошел следом. используя момент, чтобы сразу же вытащить на свидание. Они увиделись лишь на следующее утро. когда перед этим Милолика. наверное, в тысячный раз детально вспоминала случай в кабинете. И ловила себя на мысли, что, стоит задуматься и уголки губ ползут вверх, растягиваясь в робкой, но искренней улыбке.
А утром вместо тихой волчицы Дарьи, горничной, которая приходила для того чтобы прибраться или принести еду, на пороге появился Руслан и предложил позавтракать в саду. С Олежкой разумеется.
Милолика искоса глянула на сидящего рядом с ней мужчину. Альфа следил за сыном. Босой, в простых джинсах и небрежно выпущенной рубахе, он замер на широком клетчатом пледе и даже, кажется, не дышал. Волчонок за кем-то охотился.
Прижав ушки и пригнувшись к самой земле, крался, подбираясь к невидимой жертве. Возможно мышке или лягушке. Серый хвостик, как антенна, качался из стороны в сторону. Прыжок и… нет. она ничего не слышала, но Руслан коротко рассмеялся. Улыбка мягкой кисточкой сгладила строгие черты.
— Поймал кузнечика, — негромко произнес альфа, поворачиваясь к ней.
И если раньше Милолике хотелось ответить ему вызывающим взглядом, то теперь лишь смущённо отвести глаза.
— Популяция кузнечиков в опасности, — пошутила неловко, не представляя, что сказать еще.
— На очереди мышки, — его лёгкая полуулыбка все же заставила сделать вид, что она внимательно рассматривает прыгающего по траве волчонка.
— А потом, наверное, зайки? — пробормотал в ответ.
Цап. Волчонок опять куснул травинку. Олежка предпочитал оборачиваться только рядом с Русланом. Или в садике. У обычных детей был тихий час, а у юных оборотней волчий. Малышей, которые могли оборачиваться с рождения, было всего пять.
— Да. И очень скоро. Он способный волчонок.
Способный волчонок тоненько взвыл, знаменуя победу над очередным несчастным насекомым, и побежал к ним. Ей никогда не удавалось заметить, как происходит трансформация. Секунду назад на колено опиралась волчья лапка — и вот это уже ладошка сына. Довольного и улыбающегося. И никакой боли. Совсем.
— Хочу есть! — звонко оповестил их юный гроза кузнечиков.
О да, аппетит у сына был отменный. В полгода грудь бросил и мяса требовать стал.
Милолика погладила мягкие кудряшки и вытащила из корзинки бутерброд, в котором этого самого мяса было больше, чем хлеба. Малыш вцепился в новую добычу.
— Одного бутерброда не хватит, — безошибочно точно определил альфа.
— Да, нужно было брать две корзинки.
Они пока не говорили о жизни. Руслан не пытался с ходу забросать ее вопросами, наверняка зная, как они провели два года, и уж тем более не лез в душу. Сейчас они просто сидели рядом. Перебрасывались ничего не значащими фразами, которые по чуть-чуть строили между ними нечто новое. Прозрачное и спокойное, как сегодняшнее утро.
Олежка крошил бутерброд на бежево-синюю ткань пледа. Руслан наблюдал за сыном. Едва заметная улыбка пряталась в уголках губ и в уже заметных морщинках вокруг глаз. А Милолика осторожно изучала мужчину рядом с собой. И похожесть ребенка на собственного отца больше не цепляла так сильно. Острые грани эмоций притупились. Еще немного царапали душу, но больше не рвали ее на части, понемногу уступая место спокойствию и желанию двигаться дальше.
* * *
{Москева, несколько дней спустя}
Если бы он мог, то схватил сидящую перед ним овцу за волосы, и несколько раз припечатал об лакированную поверхность ресторанного столика. Но приходилось улыбаться. Сидеть с натянутой на лицо слащавой улыбкой и скармливать дуре дерьмовенькую ложь, выдавая ее за конфетку.
— Это звучит опасно, к тому же брать на душу такой грех…. - женщина попыталась изобразить оскорбленную невинность.
На душу? Серьезно?! Он едва не расхохотался прямо в отштукатуренное лицо.
Душа! Ее душа давным-давно разорвана и растаскана по постелям платежеспособных мужиков. А остатки отравлены ядом зависти и измараны алчностью. Он обожал все пороки, но эти — особенно нежно. И ещё похоть, ту самую, что выставляла себя напоказ, не умея скрыться за веером черных ресниц. И ему даже не нужен был запах, чтобы понять, как давно эту молодящуюся курицу не трахал нормальный мужик. Устала бедняжка от пыхтящих, потных тел и полувялых членов.
