Я отвернулся от зрелища небесной битвы и направился в операционный блок: Титуан вскоре должен уснуть. С такими обессиленными сердцами наркоз вводится бережно и применяется с осторожностью, чтобы не покачнуть хрупкий карточный домик, который образуют органы, связанные системой кровообращения. Сердце занимает критически важное место в теле, причем не только с анатомической точки зрения – оно его центр тяжести – но и с функциональной. Это мотор тела, от которого зависит хорошая работа каждого органа. Это источник энергии, который приводит в движение кровь в сосудах и, таким образом, приносит питательные вещества – глюкозу, липиды, протеины, не стану перечислять их все – и кислород, необходимый для их расщепления. Каждая клетка — это микроочаг, где эти вещества подвергаются процессу метаболизма, а кислород помогает разгореться огоньку жизни. Его интенсивность зависит от силы и количества поступающего кислорода. Хилое сердце, словно генератор, который вырабатывает лишь слабый ток, с трудом поддерживает пламя этих очагов. Если кровообращение еще больше замедляется, язычки пламени колеблются и в конце концов постепенно угасают, увлекая за собой других, и органы рушатся, как костяшки домино. Обычно первыми погибают почки, затем легкие, печень, кишечник и, наконец, мозг.
«Если у сердца грипп, кашляют все органы». Из-за этого всеобщего кашля, из-за хрупкости всего организма я уже одет в зеленый халат, под рукой у меня скальпель, и я готов вмешаться в случае катастрофы, в случае внезапного кардиогенного коллапса.
Титуан крепко спал.
Искусственное сердце мы вживили без особых трудностей. Запуск прошел мягко. Импульсы четкие, кровообращение работает с нужной скоростью. Звонок родителям:
– Ну вот, мы закончили. Операция прошла успешно. Теперь мы в гораздо более спокойной ситуации, чем раньше. Можем ждать трансплантацию без особых опасений.
– Очень хорошо, доктор. Спасибо большое. Когда мы сможем его увидеть?
Тон доброжелательный, диалог короткий, сосредоточен на главном.
Титуан проснулся через несколько часов. Он, кажется, был немного удивлен, обнаружив две толстые трубки, которые заходят под кожу в верхней части живота и исчезают в направлении грудной клетки – его сердца. А еще через трубки он мог видеть, как его собственная кровь циркулирует, то ускоряясь, то замедляясь, приводимая в движение сжатиями внешнего желудочка. А к нему подключена стоящая рядом с кроватью тележка на колесиках: это консоль, которая получает и распределяет энергию, вызывающую пульсацию насоса.
– Как ты себя чувствуешь, не очень больно?
– Нет, все хорошо.
– Шум не очень мешает?
– Нет.
Дети быстро и хорошо приспосабливаются ко всем ограничениям. Привыкнуть к этой внушительной и шумной махине им, кажется, так же просто, как освоиться с очками.
Началась обычная жизнь. Титуан проводил большую часть времени в кровати или в кресле за чтением, видеоиграми и просмотром фильмов. Кто-то из учителей приходил с ним позаниматься, чтобы он не выпадал из школьной жизни. Каждый день мы помогали ему передвигаться по коридорам с этим здоровенным грузом. Иногда мы продлевали прогулку до самой вертолетной площадки на крыше больницы, надеясь, что туда сядет вертолет.
Так шли дни за днями, недели за неделями в ожидании нового сердца, которое могло бы дать ему второе дыхание.
Декабрь налетел ураганом. Вчера выпало много снега. Днем от оттепели он растаял, затем ближе к вечеру новая волна холода нахлынула с севера. За несколько часов город превратился в огромный каток, лед парализовал движение и жителей. Из кабинета я смотрел на сад, покрытый коркой инея, на оголенные деревья, которые словно заснули. Я открыл дверь. Холодный воздух ворвался в помещение. Эта суровая зима – той же породы, что и зимы моего детства.
Тогда мой отец заготавливал дрова. С двумя другими фермерами они рубили деревья, которые им выделяла коммуна, и распиливали их. Я обожал эту работу в лесу. Непрерывный рев бензопил (и никто не носил защитных средств!), удары кувалды, тяжелое падение деревьев, обрезка ветвей перед большими маневрами тракторов, которые выволакивали их на дорогу. Часто жгли костер. Осенью, перед наступлением больших холодов, мы жарили на углях сосиски, завернутые в фольгу. Полдники у нас были достойны Гаргантюа. Свежий хлеб, сосиски, высушенные или жареные, и копченый бекон. Сидя на бревне, укрывшись от ветра, лицом к огню, чье потрескивание наши оглохшие уши уже не слышали, мы поглощали наши перекусы. Боже, какие они были вкусные! Боже, как же было хорошо! Тогда мы чувствовали, что достигли нужного роста, нужного человеческого масштаба, чтобы противостоять этому северному ветру, который завывал над верхушками деревьев, и этим наступающим сумеркам. По мере того как приближалась зима, холод становился все более пронизывающим, и полдники, после которых мы все больше замерзали, откладывались до возвращения на ферму. В тепло. Наш трактор без кабины отдавал нас на волю ледяного ветра, стоило только выехать из леса. Мы надевали варежки, шапки, старые шинели, втягивали голову в воротник, чтобы меньше места осталось для его пощечин.
Как далеко то время, когда моя работа подчинялась погодным условиям! Сейчас небо могло бы упасть на землю, а я едва бы это заметил, сидя в наших бронированных помещениях с кондиционированным воздухом и неоновым освещением. Я вышел из сада, закрыл дверь в сад и направился в отделение интенсивной терапии в скептическом настроении: морозы и ветер в городе, несмотря на их усилия и достойный натиск этим вечером, казались мне весьма робкими по сравнению с нравом их предков, которые действительно закаляли нас изо всех сил.
Не успела автоматическая дверь открыться, как вокруг настало Рождество. Изобилие еловых веток, еловые и сосновые шишки, переплетение гирлянд, шаров, и электрических свечей, в изобилии рассыпанный искусственный снег – все это говорило об огромном энтузиазме, причем детском: это Титуан устроил этот «фейерверк». Вокруг него постоянно снуют медсестры, обихаживают его, играют с ним, подтрунивают. На праздники его родители уехали домой, так что ему немного одиноко. И все же он не скучает, он остается жизнерадостным, веселым, совсем не хмурым.
После Нового года работа возобновилась.
Настало время еженедельного коллоквиума. И там Урс, заведующий кардиологией, заявил нам без всяких предисловий серьезным и явно встревоженным голосом:
– Папа Титуана требует, чтобы мы убрали искусственное сердце и сняли его сына с очереди на трансплантацию.
– Что?!
Я в буквальном смысле подскочил на стуле, настолько меня поразило это неожиданное сообщение, и рухнул обратно, повернувшись к Урсу. Я смотрел на него, остолбенев.
– Это как вообще понимать?
Он так же монотонно повторил:
– Папа Титуана хочет, чтобы мы убрали искусственное сердце и разрешили мальчику вернуться домой.
Та же волна удивления снова пробежала по залу.
