Шум, страдание, которые мы, врачи, парадоксальным образом только усилили, потому что отложили эту смерть всего на несколько лет. Природа – грубая и безжалостная – постоянно совершает смертоносную жатву в каждой возрастной группе своих созданий. И именно с самыми слабыми, до рождения или сразу после, она обращается особенно жестоко. После этого рубежа, когда сил становится немного больше, она уже не так грозна. Она дает нам шанс жить дальше. Я предпочел видеть в этой асимметричной суровости по отношению к самым маленьким стремление пощадить тех, кто остается. Чтобы их боль, не принимая облик сформировавшейся личности и слишком ярких воспоминаний, оставалась в пределах терпимого.
А иногда вместе с шумом приходит ярость.
Эта ярость – наша ответственность за подобные драмы. Грохот, который оглушает и нас тоже. Потрясение, которое и нас сбивает с ног.
Ярость сопутствует нашим поражениям в разной степени. Она может быть слабой, едва ощутимой, при некоторых операциях в безнадежных случаях, когда мы пытаемся дать последний шанс. Как с тем ребенком, умиравшим от крайней формы аномалии Эбштейна.
Этот врожденный порок был обнаружен задолго до рождения ребенка, настолько поразительной и угрожающей была его форма: чудовищно расширенное сердце занимало всю грудную клетку. Мы говорили о сердце «от края до края», потому что оно с каждой стороны касалось ребер. Нас беспокоили легкие, сдвинутые в самые дальние уголки захваченного пространства. Пока все шло хорошо, так как насыщение крови кислородом происходило от легких мамы. Но что дальше? Достаточно ли будет легочной ткани, чтобы выполнять дыхательную функцию, когда будет перерезана пуповина?
Мы сделали кесарево сечение, чтобы лучше проконтролировать переход на дыхание воздухом, поскольку момент передачи дыхательной функции легким был критическим. Как и ожидалось, у ребенка сразу проявились признаки угнетенного дыхания, причиной которого было слишком большое, но неэффективное сердце и слабые легкие. Сердце мы могли бы укрепить. Что касается легких, мы были бессильны, так как нет хирургических способов увеличить их объем. Рассчитывая только на улучшение сердечной деятельности, чтобы преодолеть этот опасный риф, мы подключили наш аппарат искусственного кровообращения, уменьшили размер сердца и обеспечили сбалансированный кровообмен между легкими и организмом.
Ничего не получилось. Несмотря на наши усилия, рахитичным легким не удавалось окрасить кровь розовым. Мы оставили аппарат работать на несколько дней, чтобы насытить ее кислородом, в надежде на внезапное улучшение. Его не случилось. И тогда мы в бессилии убрали канюли.
Ребенок покинул нас в тот же день.
Для его родителей шум был оглушительным, а боль – нестерпимой. И все же их ребенок успел пожить только в их мечтах, он еще не оставил повсюду следов своего присутствия, не усилил пустоту после своего ухода. А еще о серьезной проблеме с сердцем стало известно еще до его рождения, и это, наверное, немного смягчило потрясение, позволив пережить это испытание.
Какой бы тяжелой ни была эта смерть, она огорчила нас прежде всего из-за страданий родителей, потому что мы выполнили свою работу наилучшим образом, без единой ошибки. Препятствие, стоявшее перед нами, было попросту непреодолимо и говорило не столько о наших технических или стратегических ограничениях, сколько о пределах нашей науки. Нигде в мире у этого ребенка не было шансов выжить. И этот очевидный факт отчасти оправдывал наше бессилие.
Да, здесь был шум, но без ярости.
Сила этой ярости может быть гораздо больше.
Как было с другим новорожденным, у которого обнаружили Truncus arteriosus (общий артериальный ствол), врожденный порок сердца, быстро приводящий к смерти.
В этом случае аорта и легочная артерия, так же как и соответствующие клапаны, находящиеся на выходе из желудочков, слились. Получился один толстый сосуд с единственным клапаном, который выходит из сердца и затем сразу делится на аорту и легочную артерию. Чтобы исправить эту аномалию, нужно отделить легочную артерию от этого единого сосуда и реимплантировать ее на ее желудочек. Чтобы удлинить эту артерию, которой немного не хватало длины, я вырезал в месте слияния край стенки общего сосуда. Эта дополнительная ткань позволяла соединить артерию с сердцем без чрезмерного натяжения. Шов общего сосуда (который теперь соответствовал одной только аорте), ставшего короче из-за удаленного края, был сделан также с небольшим натяжением. Операция закончилась. Аппарат искусственного кровообращения был отключен. Сердце набрало нужную силу, легкие и почки функционировали прекрасно. Победа! Мы ждали только естественного свертывания крови, чтобы окончательно высушить операционное поле и начать закрывать грудную клетку. После пяти минут тампонады просачивание швов закончилось, кроме последнего стежка на пересечении двух линий шва аорты. Снова компресс, снова тампонада, снова ждем. Через пять минут подтекание сократилось, но все еще не иссякло. Те же действия должны в конце концов помочь. Или – это быстрее – наложить еще один шов, чтобы соединить прилегающие ткани над крошечной брешью и закрыть ее.
Ткани прошиты очень тонкой нитью. Завязать и спустить узелки – движения легче трепетания крыльев бабочки. Соединяясь, ткани действительно прекратили подтекание, но стоило взять его под контроль, как прорвалось другое кровотечение, немного резче и сильнее. Тонкая, натянутая стенка аорты, которая стала еще тоньше из-за шва, оттягивающего внешний слой, не выдержала. Я закрыл прорыв пальцем. Новая нить. Палец убран, кровь брызжет толчками, игла быстро снует вокруг новой бреши. Натяжение нити. Стенка сжимается вокруг струйки крови, уменьшает ее и держит под контролем несколько секунд… пока не рвется снова. Я снова закрыл отверстие пальцем. На этот раз сила кровотечения уже тревожная. Оно сильнее, чем прежде, его нельзя просто тампонировать или закрыть, наложив шов. Нужно накрыть это слабое место заплаткой, как на велокамере. К несчастью, точка кровотечения находилась на дугообразной части аорты в труднодоступном месте. Только повторный переход на искусственное крово- обращение мог позволить сделать все как следует.
Аппарат включен, канюли снова вставлены, кровь снова отправилась в путь за пределами тела. Новое потрясение для новорожденного, весом меньше двух с половиной килограммов. Ужасное потрясение, убийственный грубый удар для такого маленького организма. Заплатка из перикарда пришита вокруг тонкой стенки, как будто мы с запасом накрыли ковриком дыру в полу. Наконец это место высушено. Мы снова выключили и убрали аппарат искусственного кровообращения. К несчастью, этот второй удар не прошел без последствий. Сердце уже не такое сильное, как прежде. Почки тоже пострадали: они перестали очищать кровь.
Малыша отправили в реанимацию в тяжелом состоянии. Общее восстановление все не наступало, почки так и не заработали. Через три дня началась пневмония. Несмотря на антибиотики, инфекция быстро распространилась. Артериальное давление стало нестабильным, поддерживать его становилось все сложнее. Образовался порочный круг. Печень начала сдавать, ребенок пожелтел. Состояние медленно, но неумолимо ухудшалось и наконец вышло из-под контроля. Вскоре мы уже не смогли даже поддерживать в норме кровяное давление, несмотря на весь наш медикаментозный арсенал.
